Никольский монастырь

Никольский монастырь стоял на посаде Москвы уже в конце XIV века, когда еще не было стены Китай-города, и прилегающая к восточной стене Кремля территория называлась «посадом» – у подножия городской крепости «садились», то есть селились ремесленники и торговцы. Возможно, именно этот монастырь оставил историческое имя   Никольской улице, хотя по другой версии оно  произошло от надвратного образа св. Николая, находившегося  на одноименной Никольской башне московского Кремля. 

Монастырь был основан  в те далекие времена, когда здесь проходила древняя Смоленская дорога из Киева на Владимир, и будущая Никольская улица была ее началом от Кремля через посад – ее появление историки датируют XIII веком. Вероятно, в конце  XIV века она уже называлась Никольской, по местному монастырю, но после того, как в 1395 году москвичи встретили на дороге чудотворную Владимирскую икону, спасшую Москву от Тамерлана, весь участок пути от Кремля и до границы Земляного вала (Садового кольца) стал называться Сретенской улицей. Лишь возведенная в 1530-х годах крепостная стена Китай-города отрезала посадскую улицу от Сретенской дороги, и она окончательно стала именоваться Никольской: в летописи это имя первый раз упоминается в 1547 году, когда венчался на царство Иван Грозный.

Осталось неизвестным, когда и кем был основан Никольский монастырь. Впервые он  упоминается в летописях в 1390 году при великом князе Василии I, сыне Дмитрия Донского, но уже тогда именовался «Старым», что, возможно, указывает на раннее время его появления в Москве. Летописец упомянул  Никольский монастырь, повествуя о прибытии в 1390  году в Москву из Константинополя митрополита Киприана, с сопровождавшими его греческими монахами. Здесь, на посаде, митрополит, готовясь к торжественной встрече с великим князем Василием I, вместе с прибывшими священнослужителями облачился «у Николы Старого» в архиерейские облачения, и с крестным ходом они  направились отсюда  в Кремль, в Успенский собор.

Историков это торжество навело на мысль, что уже в ту пору Никольский монастырь был связан с православными греками, и вероятно, являлся их московским пристанищем. Кроме окружения  московского митрополита, в Москву «по единоверию»  приезжали греческие монахи за сбором пожертвований на свои обители. Также греческое духовенство искало защиты у  Москвы: митрополиты Трапезунда и Адрианополя  приезжали просить о помощи, когда на их города наступала турецкая армия. Возможно, что все они традиционно останавливались по прибытии в Никольском монастыре. Однако этот монастырь тогда был и местом заключения для провинившихся русских священников: так, в нем более трех лет находился под арестом новгородский архиепископ Иван.

Самым загадочным для истории оказалось месторасположение Николы Старого. Еще в  XIX  веке ученые обнаружили следы этого древнего монастыря не на левой стороне Никольской улице, где он стоял до революции, а на ее противоположной стороне,      подле Богоявленского монастыря. Судя по датировке найденных  монастырских сооружений XV – XVI в.в, он был основан  в том месте и простоял до времени Ивана Грозного. Там и состоялась торжественная встреча митрополита Киприана, а один дореволюционный историк даже считал, что в стенах Николы Старого игумен Давид постриг в монахини несчастную Соломонию Сабурову, бездетную супругу великого князя Василия III, хотя принято считать, что это произошло в Рождественском монастыре.

Главное же, что археологическая находка дала историкам основание выдвинуть версию: древнему  «Николе Старому» принадлежали земли на противоположной, левой стороне Никольской улицы, и эти земли в середине XVI века Иван Грозный пожаловал греческим монахам для устроения подворья при Никольском монастыре. Они выстроили здесь новые храмы, и монастырь со временем «перешел» на противоположную сторону Никольской улицы, где и остался до революции, а его прежнюю территорию рядом с Ветошным переулком передали Казанскому подворью.

Итак, в марте 1556 года (или в 1571 году) Иван Грозный определил Никольский монастырь афонским монахам.  Тогда  в Москву приехал для сбора пожертвований архимандрит Афонского Введенского Хиландарского монастыря Прохор. И царь из особенного к нему  благоволения не только позволил и впредь приезжать, но пожаловал   Афонской обители в подворье земли на Никольской против Богоявленского монастыря, для приезда и временного проживания афонских монахов. Они  вскоре возвели на пожалованных землях церковь св. Николая Чудотворца, которую стали называть «Никола Большая Глава» – по  большой, «византийской»  главе собора или по местной иконе. При царе Федоре Иоанновиче по благословению Вселенских Патриархов эта церковь и была обращена в Никольский монастырь. А в 1603 году Борис Годунов пожаловал монастырю в вечный помин богатый соседний двор с хоромами.

Тем временем старый Никольский монастырь (у Ветошного переулка) оставался местом ссылки опальных русских священников. В 1568 году сюда переехал из Кремля св. Филипп (Колычев), митрополит Московский, после того, как отказался благословить царя на богослужении в Успенском соборе. После ареста святителя заточили в Богоявленском монастыре, а потом Иван Грозный сам определил местом его заключения монастырь Николы Старого, назначив ему содержания 4 алтына в день. Между тем в народной памяти местом мучения св. Филиппа остался  замосквореченский монастырь Николы Старого, что на Болоте – вероятно из-за  временного содержания святителя в одноименном Никольском монастыре, но в Китай-городе. Народ целыми днями толпился у его стен, и  тогда лютый царь повелел отправить мученика из Москвы – из Никольского монастыря св. Филиппа перевезли в Тверской Отроч монастырь, где он принял мученическую смерть.

 Новый Никольский монастырь заимел несколько старомосковских названий. Первое из них – «За иконным рядом», как назывался и соседний Спасский монастырь, основанный в 1600 году, кстати, на земле Никольского монастыря. Древний Иконный ряд, где москвичи приобретали себе иконы, тянулся от Богоявленского переулка до Печатного двора. Оттого в народе Никольская называлась «священной улицей». Иконы в старой Москве не продавали, а «выменивали», не торгуясь, цену назначали, и если хозяин запрашивал слишком высокую цену, говорил покупателю – то Божья цена. Здесь можно было «выменять» или  заказать любую икону. Однако  фактическая торговля образами со временем показалась властям неблагочестивой. И в 1681 году царским указом Иконный ряд запретили -  «торговым людям святых икон на промене не держать и иконному ряду впредь в том месте не быть», а торговлю иконами перевели на Печатный двор, где выстроили  несколько каменных лавок.  

Второе прозвище Никольского монастыря было «за Ветошным рядом», поскольку   поблизости тянулся и другой древний торговый ряд, где торговали мехом (по-старинному ветошью) а потом и поношенными вещами. Третье и самое известное – «у крестного целования», так как  здесь в допетровской Москве находился Никольский крестец. Крестцами назывались места в Китай-городе, где  стояли часовни, куда приводили народ к  древней присяге – целованию креста. Их было всего три, по числу посадских улиц - Никольский, Ильинский, Варварский, и каждый на свой лад:  на Варварском крестце предлагали свои услуги знахари, на Ильинском собирались московские священники, где москвичи приглашали их в свои дома или домовые церкви для совершения богослужения.  В Никольском монастыре была своя часовня св. Николая, и  здесь приводили к присяге участников судебного разбирательства в спорных случаях: во свидетельство правоты тяжущиеся целовали крест и образ св. Николая, а прежде  такие вопросы решались в судебных поединках,  когда бились на дубинках – кто победит, тот и прав. Эти состязания назывались «Судом Божиим» и  в правление Ивана Грозного были категорически запрещены Церковью.

Монастырская часовня св. Николая Чудотворца, известная с 1646 года, была особенно чтима  в Москве:  перед образом святого угодника, привезенном с Афонской горы,  горела неугасимая свеча. И в народе существовал благочестивый обычай – каждый день в сумерки брать огонь от этой свечи в часовне, и зажигать от него свечи и ночники в своих  домах. Обычай  сохранялся вплоть до времени Петра I, запретившего и часовни, и крестцы. 

Замечательная история Никольского монастыря продолжилась в XVII веке, когда обитель окончательно перешла во владение Афонских монахов. В 1648 году с Афона были привезена в Москву великая святыня – список с чудотворной Иверской иконы, чудесно явившейся афонским инокам и ставшей их защитницей и покровительницей.  В Москве узнали об этой иконе и захотели иметь ее список у себя, о чем просили архимандрита Афонского Иверского монастыря, прибывшего в Москву для очередного сбора пожертвований. Просьбу выразил  «собинный друг» царя, тогда еще архимандрит московского Новоспасского монастыря Никон, будущий патриарх. И в октябре 1648 года москвичи встречали Иверскую икону у Неглиненских (будущих Воскресенских) ворот Китай-города: ее с благоговением перенесли  в Никольский монастырь. 

За этот бесценный дар царь Алексей Михайлович в 1653 году позволил грекам на   Афонском подворье в Никольском монастыре совершать богослужения на родном, греческом языке, а  спустя год из оного монастыря удалили всех русских иноков.  В ту пору Никольский монастырь стал центром пристального внимания патриарха Никона, хотевшего даже стол иметь из греческих блюд. Никон лично посещал обитель, где монахи во главе с архимандритом  угощали его греческими кушаньями и за то получали скромные денежные подношения.

Вскоре Иверскую икону отправили в Валдайский монастырь, а для Москвы заказали  новый список и  тоже поместили  его в Никольском монастыре. Там икона пробыла еще три года, пока для нее строили часовню у Неглиненских ворот. И 19 мая 1669 года, в день перенесения чудотворного образа в новую часовню   царь Алексей Михайлович пожаловал  греческому архимандриту Дионисию грамоту на вечное владение Никольским монастырем Афонскому Иверскому монастырю. С тех пор московский Никольский монастырь стал именоваться Греческим. «Под страхом опалы и гнева»  гречанам было запрещено лишь привозить с собой заграничные товары, дабы не смущать москвичей, и не превращать монастырь в торговый центр, и не нарушать строгие правила московской торговли.

Вскоре вокруг Никольского монастыря образовалось нечто вроде греческой колонии, так как установление богослужения на греческом языке естественно привлекло к  нему «цареградских» и всех элладских купцов. Для них  подле монастыря  был устроен Греческий гостиный двор, откуда явилась первая московская кофейня: по праздникам и на отдыхе «сыны эллинов» собирались  в  отдельном здании, пили гретое вино и кофе, курили, общались, пока содержатель  заведения готовил им горячую пищу. По-гречески такое собрание называлось «естиаторией» («место пирования»), что на русском искаженно зазвучало как «аустерия» или «австерия». (При Петре I аустерия стала обозначать подобие кафе с подачей чая, кофе, табака и газет, куда государь насильно загонял неохочих до его новшеств москвичей). Иностранный путешественник Рейтенсфельс, видевший эту московскую греческую колонию в XVII веке,  заметил, что она  «малым чем» уступала греческому кварталу в Риме. Греки селились в районе Никольской и на Ильинке целыми семьями.  И  именно в Никольском монастыре на первых порах остановились ученые греки, братья Лихуды, приглашенные в Москву по рекомендации восточных патриархов для преподавания в Греческой школе, а потом и в Славяно-греко-латинской  академии, устроенной при их содействии.

Внутренняя жизнь и статус Никольского монастыря с тех пор определились его новым положением. Монашествующие с Афона присылались сюда через каждые 4-7 лет. По восточному обычаю, в первый день Пасхи после вечерни здесь читали Евангелие на разных языках. Алексей Михайлович велел приписать к обители Крестовоздвиженский монастырь и убогий дом на Божедомке с землями, где афонские иноки построили загородную резиденцию. Однако это вызывало наплыв в Никольский монастырь и его владения приезжавших иноков из «палестинских стран», и в 1694 году монахи подворья подали Петру I  челобитную о запрещении всем посторонним останавливаться  у них, ссылаясь на скудность запасов. Царь, не любивший подобные вопросы,  рассердился на эту просьбу и в гневе лишил Афонское подворье Крестовоздвиженского монастыря, а потом и убогого дома. Зато при участии Петра  в Никольской обители произошли существенные новшества.

 Во-первых, в его время близ Никольского монастыря по причине «греческой веры» обосновались и грузины, переселившиеся в Россию, в их числе сам грузинский царь, поэт, переводчик и полиглот Арчил II, который с конца XVII века жил в этом монастыре. Во-вторых,  петровская страница в истории Никольского монастыря связана с именем Кантемиров -  молдавского господаря Дмитрия Кантемира и его потомков. Их род происходил от самого Тимура (Тамерлана), и фамилия означала «Хан-Темир». Кантемир поддержал царя  Петра в его борьбе с Турцией, и после неудачного Прутского сражения 1711 года ушел с семьей и двумя тысячами подданными в Россию. За верность он был пожалован титулом светлейшего князя, каменным домом в Москве на Никольской улице рядом с Греческим монастырем, многочисленными имениями  в России и подмосковным владением Черная Грязь, которое в 1775 году Екатерина II  выкупила у его  наследника и переименовала в Царицыно. Кантемиры не только много жаловали в Никольский монастырь, но и всячески обустраивали его, так как он стал их фамильной усыпальницей.

  Первые крупные пожертвования в монастырь и  возведение нового соборного храма Д. Кантемир начал в 1713 году,  когда умерла его жена Кассандра. Однако работы почти сразу же прекратилось из-за последовавшего петровского запрета каменного строительства в Москве – все силы и средства были брошены в Петербург. А в  1723 году Кантемир-старший  умер, и согласно воле покойного его похоронили рядом с первой женой в монастырском соборе. Под конец своей жизни Петр I повелел разобрать обветшавший собор и выстроить новый, но царская воля исполнилась много позднее. В 1727 году греки выстроили нижний каменный соборный  храм во имя св. Николая Чудотворца. Вероятно, в него перенесли афонский образ святителя, так как при Петре часовни были запрещены. А в 1734-36 г.г. наследники Кантемира возвели над ним вторую, верхнюю церковь, освященную сначала во имя  Иверской иконы, а потом  во имя Успения. По преданию, сооружение  этой новой  церкви произошло после того, как на Никольской улице погибла дочь Кантемира Марья, фрейлина Анны Иоанновны: будто бы  лошади, запряженные в ее карету, понесли, и она разбилась. На самом деле  Марья Кантемир умерла только в 1757-х годах и тоже была  похоронена в родовой усыпальнице. А в 1744 году здесь обрел последний покой самый знаменитый представитель рода Кантемиров – Антиох Дмитриевич Кантемир, русский сатирик и посол России во Францию. Кроме них, в монастыре хоронили представителей грузинской и русской знати, и архимандритов обители. В 1760 году  в Успенской церкви был  освящен придел во имя св. Дмитрия Солунского, устроенный тщанием московского грека Андрея Кондикова  по именинам отца и позднее упраздненный. 

 С тех пор соборный храм стал двухэтажным, с Никольской улицы к нему вела  прекрасная каменная лестница. Вторая церковь монастыря, при братских кельях  устроенная еще в 1644 году, была освящена во имя свв. Константина и Елены, и в 1767 году Матвей Дмитриевич Кантемир обустроил ее заново. Есть и другая версия, опирающаяся на предание: будто бы  Константино-Еленинский придел существовал в старом монастырском соборе, разобранном по указу Петра, и узнав о том, Матвей Кантемир соорудил церковь с этим посвящением при братских кельях, она соединялась переходом со вторым ярусом соборного храма. Ниже, под Константино-Еленинской церковью, находилась древняя часовня св. Николая, с чудотворным образом святителя, привезенным с Афонской горы. Колокольня стояла отдельно. 

Однако в 1737 году  Никольский монастырь сгорел в печально знаменитом Троицком пожаре – название произошло от того, что бедствие разразилось в праздник Св. Троицы,  в его огне погиб и кремлевский Царь-колокол. В ходе поновления сложился ансамбль монастыря, сохранявшийся до самого конца XIX века.

В XVIII столетии утверждался и статус монастыря: в 1764 году он был определен как монастырь 2-го класса, необщежительный, греческий. Прежде настоятели монастыря подчинялись Московской Синодальной Конторе, а с 1766 года  -  непосредственно Святейшему Синоду. В тот же год он был  произведен  в разряд ставропигиальных монастырей, и монахов в него из других российских монастырей было велено не помещать. С 1775 года монастырь был зачислен в епархиальное ведомство, но был по-прежнему приписным от Афонского Иверского монастыря.

К концу правления Екатерины II пришел в ветхость непрочно построенный Кантемирами собор, и в 1795 году его верх обрушился. Греческое духовенство обратилось к императору Павлу I с просьбой об обновлении храма. Тот выдал 15 тысяч рублей, и столько же собрали пожертвований от проживавших в Москве греческих купцов. Есть версия, что тогда собор разобрали, и сам Матвей Казаков выстроил новый храм, но поскольку сооружение не упоминается в списках работ великого архитектора, историки взяли эту версию под сомнение. Вероятней, что храм был просто поновлен, и его луковичная главка покоилась на изящной шейке.

После победы обитель восстановили. И уже в 1820-х годах в ее стенах приключилась история, облетевшая всю Москву. Здесь, в монастырских палатах,  поселился на покой престарелый московский «миллионщик», греческий дворянин   Зой Зосима,  «достопочтенный любитель и усерднейший благотворитель учености», не имевший наследников. О нем, как о местной достопримечательности, гласили  московские путеводители: причиной тому была коллекция сокровищ и монет, принадлежавшая Зосиме и особенно  бесценная жемчужина «Пелегрина» в 28 каратов без одной доли. Она казалась почти прозрачной  и была столь идеально круглой формы, что не могла спокойно лежать на столе а все время катилась. За эту постоянную «склонность к движению» жемчужина и была прозвана «Пелегриной» – странницей. По легенде она и действительно много путешествовала по морю и по суше. Родом из Индии, жемчужина переходила из рук в руки высочайших европейских особ, была у испанского короля Филиппа, потом оказалась у французского монарха Людовика XVI, и после его казни еще где-то странствовала, пока не попала к Зосиме и не навестила  Россию. По другим слухам, ее купил брат Зосимы у капитана корабля, плававшего в Индию.  Так или иначе, все эти сокровища были при Зосиме в монастырских покоях, и к нему в Никольский монастырь водили, как на экскурсию, иностранных и русских путешественников.

  И в 1824 году в  Москву  приехал молодой  соотечественник Зосимы, уроженец острова Корфу,  поручик  Сивинис, попавший в Россию под предлогом страстного желания поступить на военную службу. Обаятельный, изящный, светский он очаровывал всех, кто имел с ним знакомство,  и, заручившись солидными рекомендательными письмами, Сивинис был зачислен в кирасирский полк, шефом которого был сам  Александр I. Денег же у повесы, нужных не только для вращения в светских кругах, но и для выгодной женитьбы, не было. И, прослышав о несметных сокровищах старого Зосимы,  хранящихся в стенах московского Никольского монастыря, он предпринял неслыханную мошенническую  махинацию.

Он пришел в монастырь и встретился с Зосимой. Предъявив земляку фальшивые рескрипты от имени императора, Сивинис открыл ему, что собирает средства на освобождение Греции от турецкого ига, отчего старик, прослезившись, выложил ему 300 тысяч. Через несколько дней мошенник принес ему «благодарственную грамоту» от императора, а слуга Сивиниса,  переодетый в адъютанта московского генерал-губренатора, одновременно доставил грамоту от императрицы Марии Федоровны, в которой она просила передать коллекцию на время для демонстрации в Петербурге. Старик опечалился, но согласился и на это. Сивинис составил реестр сокровищ и пригласил Зосиму и своих влиятельных друзей подписать его. Зосима  не понимал по-русски, а влиятельные друзья крепко угостились, и в итоге все подписали реестр, который на самом деле был ловко составленным духовным завещанием, отчего все сокровища законно переходили к Сивинису. После подписания «реестра» пришел «адъютант» и забрал коллекцию, однако плут-слуга оказался под стать хозяину и немедленно умчался с ней  в Турцию.

 Обман открылся только через год, и когда Зосима узнал о краже коллекции,  не выдержал удара, слег и умер. Судьба драгоценной жемчужины долго оставалась неизвестной.  По одной версии,  старик не захотел с ней расставаться и спрятал ее. По другой – жемчужина через несколько лет обнаружилась на аукционе, где  ее купила княгиня Юсупова и привезла обратно в Россию. После революции ее опять увезли за границу, и возможно, теперь она нашла пристанище в лондонском Британском музее. А Сивиниса только усердными хлопотами при дворе новоиспеченной родни  - он успел жениться  - приговорили к высылки из России вместо ссылки в Сибирь.

В 1892 году Никольский монастырь  был зачислен в Синодальное ведомство, но оставался в зависимости от Афонского Иверского монастыря и от Константинопольского патриарха: его имя упоминалось на ектениях в церквях обители. В верхнем Успенском храме находилась Иверская икона, и ее праздник был установлен, по Афонскому обычаю, в третий день Пасхи. На Никольской улице далеко за красную линию выступала часовня св. Николая. 

Все сооружения монастыря к концу XIX века сильно обветшали, и на рубеже столетий он был реконструирован по проекту архитекторов Г.А.Кайзера и К.Ф. Буссе: снесены большинство старых построек, и Константино-Еленинснкая церковь с часовней, и старая колокольня. В 1902 году Г.Кайзер выстроил  огромное здание на Никольской, 11, точно по красной линии улицы. Оно было одновременно и часовней, и колокольней, увенчанное главкой с крестом и со звоном, от которой ныне осталась только ротонда.  А ниже, под ротондой, где еще видны арочные окна с кокошниками на фасаде,  располагалась часовня, в которую с улицы вело большое красивое крыльцо. В его воротах  устраивали свои лавки московские букинисты. (Это здание чудом уцелело до наших дней). Церковь же св. Константина и Елены  была упразднена. 

Монастырь закрыли в начале 1920-х годов, собор сломали в 1935 году. Румынские власти, которым тогда принадлежала Молдавия,  затребовали к себе останки князя Дмитрия Кантемира,  и они были перенесены в Яссы, где  покоятся доныне. Прах же его знаменитого сына затребован не был, так как его сочли русским подданным, и могила Антиоха пропала при сносе Никольской обители. Часть надгробий была передана в музей при Донском монастыре.

Теперь на месте собора – пустырь, главка на шейке с крестом сломана, а  уцелевшие корпуса бывших келий заняли научные учреждения и различные мастерские с магазинами. Сохранившееся  здание часовни с бывшей колокольней позднее передали Московскому историко-архивному институту. И ныне уцелевшие здания сдаются в аренду коммерческим организациям,  несмотря на то, что там открылось Патриаршее подворье.