Ответственность литературы

- Владимир Николаевич, осенью Вы стали лауреатом второго театрального фестиваля «Золотой Витязь» за лучшую драматургию. Статуэткой Серебряного Витязя был награжден спектакль «Во всю Ивановскую», поставленный по Вашим произведениям. Как давно Ваша судьба оказалась связана с театром?

- Хочу отметить, что эта победа на театральном фестивале – на девяносто девять процентов заслуга коллек­тива прекрасного русского театра «Галерка» из Омска. Он возник совсем недавно – лет тринадцать-четырнадцать назад, в тяжелейшие времена, и существовал в нищенских ус­ловиях. Но театр выстоял. Теперь нет случая, чтобы на каком-то из его спектаклей хоть одно кресло оставалось свободным. Они завоевали уже множество наград и призов на разных фестивалях, в том числе, международных. Это театр, сохраняющий русские сцениче­ские традиции. Они поставили всего Вампилова, Шукшина, из репер­туара не выходят Сухово-Кобылин, Островский, Гоголь. Творческая атмосфера этого те­атра нравственно и творчески здорова.

Свою первую пьесу я написал в десять лет, а потом еще и выступал на сцене: в на­шем глухом вятском селе мы играли пьесы Гоголя, Чехова. Я даже исполнял роль Чичикова. Для меня сцена, театр – понятия очень значимые. К нам приезжали из города настоящие ак­теры, а село находилось очень далеко от крупных культурных центров: Ижевска, Казани, Вятки, и это, конечно, были жуткие халтурщики, как я потом осознал. Но наши все прихо­дили смотреть, думая, что вот, это – настоящие актеры, у них надо учиться. А они приво­зили такую халтуру, что мы в своем селе были на три головы выше этих «профессионалов». Мы выросли на классике и впитали ее в себя. Какой, например, из меня Борис Годунов? А я до сих пор помню эти его монологи, где «мальчики кровавые в глазах». Помню, мне очень нравилась девочка, которая в «Борисе Годунове» играла Марину Мнишек, но она не отвечала взаим­ностью, и я ходил и с особым чувством декламировал: «Довольно, стыдно мне пред гордою полячкой унижаться…».

И в армии мы сами пьесы ставили, так что тяга к театру во мне была всегда. Пьесы по моим произведениям хотели ставить многие театры, но все как-то не скла­дывалось. Года два репетировали пьесу по повести «Живая вода» в Театре на Таганке. Были постановки пьес в Вологде, в Вятке, Череповце, но московская премьера, считаю, самая удачная.

- Многие современные режиссеры, ставящие фильмы и спектакли по произведениям отечественных драматургов, представляют носителя русского национального характера этаким хитрым  расхристанным мужичком, лихим гулякой с «четвертинкой» в кармане, вся веселость которого объясняется тем, что он уже похмелился.   

- Более того, если изображался русский характер, то герой пьесы или сценария обязательно бородатый мужик, всклокоченный и растрепанный, который если пьет, так из бадьи, и все у него течет по лицу и по груди, через расстегнутый ворот, и если уж обнимает женщину, то непременно «лапает». Этот образ играет на руку врагам нашей страны. Он чересчур зажился у нас на экране и на сцене. На этот образ немножко поработали наши предшественники - есть он и у Шукшина, и у Вампилова. Я тоже грешил этим, ведь мы вырастали на их произведениях. Вообще, уход в выпивку тогда был своеобразной забастовкой против существующей идеологии. Но с этим образом, конечно, надо «завязывать». Перед режиссерами стоит задача посложнее. Показывают этого самого мужичка с бутылкой, который «хлопнул» раз, другой, третий, и все у него весело и остроумно. Но это первая стадия опьянения. А чем заканчивается? Человек теряет свой нравственный облик. Это не показывают, а надо бы. Надо видеть следствие этого «веселья», как человек падает, падает в кромешную тьму. Сколько известных наших современников спилось, сколько угодило за решетку? А насколько тяжел женский алкоголизм? Вот это надо показывать.

Недавно был Международный Московский кинофестиваль и на него приезжал известный зарубежный режиссер, назовем его Карантино, который все говорил: хочу поехать на могилу вашего великого поэта, хочу на ней медитировать. На фестиваль он привез свой чудовищный фильм, о том, как девушка убивает своих близких. У нас в России уже было несколько случаев, как, следуя примеру героини фильма, зрительницы убивали своих родителей, бабушек, знакомых, молодых людей. Сидят они сейчас в женской колонии под Рязанью. Но он-то не сидит! Почему он не в тюремной камере? Ведь он – учитель убийц, он воспитал их, породил ощущение вседозволенности, создал такой красивый образ героини, которая крушит всех направо-налево. О том, насколько виновато искусство в создании таких образов, говорили многие русские философы: Розанов, Бердяев, «веховцы». Отечественная литература тоже во многом ответственна. Многие Россию изучали по ее литературе. Да, она настолько сильна, настолько глубок русский язык, что равных ему в мире нет. Вспомним разговор Чичикова с Ноздревым или Коробочкой. Русские ли они? – несомненно. Но вся ли Россия это? Нет, конечно. Толстой писал о России, но разве он показывал всю Россию? Не Герасим топит Муму, а Тургенев. И Фирса в старом доме оставил Чехов: ну, неужели при переезде действительно могут живого человека в доме забыть и досками заколотить? Есть законы жанра, законы литературы и сцены: черное лучше видно на белом, белое на черном, но в жизни-то все совсем не так.

К сожалению, прекрасная сильная русская литература и сцена во многом не служила спасению человека, потакая его страстям. Почему написанные чистейшим прекраснейшим русским языком сочинения святителя Игнатия (Брянчанинова) или Феофана Затвоника меньше читались в России, чем разрушительные, по сути, вещи Добролюбова и Чернышевского, или того же Чаадаева? Чаадаев-то, кстати, Россию любил, в отличие от нынешних западников, которые ее ненавидят. Они живут в ней, кормятся, пьют ее соки, паразитируют на ней, но шипят и злобствуют в ее адрес.

Сегодня литература и сцена тоже несут огромную ответственность за происходящее. Несмотря на седины, я думаю написать пьесу. Она должна быть со­временная и веселая, чтобы показать несгибаемость русского духа, русского народа. Его уже все хоронят: Бжезинский, Даллес убеждают, что покончено с Россией. А Россия жива! Помните, стар­ший Буш говорил: «Мы покончили с русским медведем!». Ничего не покончили. Нужна такая пьеса. Дай Бог силенок на нее и молитв прошу ваших, чтобы написать ее.

- Каковы Ваши впечатления от увиденного на театральном форуме «Золотой Витязь»?

- Что касается меня, как зрителя этого театрального форума, я, конечно, был счаст­лив, что нашлись силы провести его. Мне очень понравился мюзикл «Левша» иркутского Театра народной драмы. Помню, на вручении наград вышел режиссер театра Михаил Коренев, которого я давным-давно знаю, и заявил, что «надо бить врага на его территории». Очень хорошо сказал. В самом деле, почему мы отдали мюзикл Бродвею? Мы же все можем – не только блоху подковать, но и такое слово иностранное заставить на себя работать.

Хорошо, что дали награды и сербам, и болгарам. Что касается сербов, показав­ших спектакль «Идиот» по роману Ф.М. Достоевского. Не могу отделаться от ощущения, что это все же постановка иностранцев о Рос­сии. Я читал мнения театральных критиков и исследования литературоведов о главном герое «Идиота», и все они пишут, что он олицетворяет Россию. Достоевский ни сном ни духом не ведал, что у него князь Мышкин – олицетворение России. Как можно сделать олицетворением России одного человека? У нас есть и Илья Муромец, а рядом с ним Ми­кула Селянинович, Садко-гусляр, Василий Буслаев… Это все – проявления русского характера. Как же можно говорить, что в каком-то литературном герое – вся Россия? Для меня, скажем, Россия во многом – Илья Обломов. Хоть он и лежит на диване, но от него больше добра и света, нежели от Штольца, который суетится и бегает. Но и это, опять же, не выражение России. А «тургеневские» женщины? А его Лукерья – «живые мощи»? Россия настолько многогранна, многолика, что, когда ее начинают подводить к какому-то одному образу, одному герою, сразу чувствуется подмена. Но форум был необыкновенно интересный и нужный. Дай Бог здоровья Президенту Республики Беларусь Александру Григорьевичу Лукашенко, который пригласил театральный «Золотой Витязь» осенью в Минск и взял на себя расходы по его проведению. Это – огромный вклад в славянскую культуру. Мы все-таки думаем не о материальном, а о духовном, и это нас спасает, это нами движет. И это порождает непонима­ние нас Западом. Они считают, что впереди – по компьютерам. А мы впереди – по Достоев­скому. Если мы отстали по уровню техники, то это – поправимо, а они навсегда отстали от нас по Пушкину, Гончарову, Шолохову.

В это же время происходил другой фестиваль православных кино, теле- и радиопро­грамм «Радонеж». Очень жаль, что они совпали, и конечно, надо бы их проводить последовательно, а не одновременно. Об этом уже говорили между собой Николай Бурляев и Евгений Никифоров. Я был председателем жюри фестиваля «Радонеж». Принимать решения, конечно, было очень трудно: только после первого отборочного просмотра на конкурс вышло более ста филь­мов. Говорю с горечью и обидой на СМИ: по итогам фестиваля, который остался почти не замеченным прессой, мы могли бы предложить телеканалам 70-80 часов экранного вре­мени, множество замечательнейших фильмов – вместо того потока грязи, насилия и разврата, который обрушивается на нас сейчас из этого «агента влияния», как называл Бжезинский телеви­зор. Потихонечку, конечно, православные фильмы пробивают себе дорогу. На фестивале что-то заинтересовало канал «Культура», что-то Иван Демидов обещал у себя показать на ТВЦ. Создатели православных фильмов – бессребреники, они готовы предоставлять свои ра­боты бесплатно, а ведь телеканалы привыкли платить за фильмы огромные деньги, как за «Московскую Сагу», которая, по сути, не просто антисоветская, а антирусская, как и про­шедший недавно чудовищный сериал «Штрафбат».

- Что в нашей жизни является выражением русского национального характера?

- Может быть, неожиданно, но я хочу обратиться к событиям в Беслане. Не буду повторять общих фраз, что это – наша траге­дия. Все уже много раз было сказано, и поминальные свечечки по погибшим деткам горят и будут долго гореть. Но, в первые часы, когда непрерывно шла информация о бесланских событиях, резануло слух заявление о том, что в числе захватчиков были чеченцы, арабы, украинцы, казахи и русские. Меня это потрясло. Я не поверил в то, что среди террористов были русские люди. Очень обрадовался, когда услышал, что казахи резко восстали и по­требовали расследования и подтверждения информации об участии своих соплеменников. Она не подтвердилась. Позже выяснилось, что и русских там не было. Но эти слова прозвучали из уст очень крупных чиновников из Осетии, представителей силовых ведомств, а потом, Бог ему судья, произнес их и наш министр иностранных дел Сергей Лавров. И никто за это не извинился, а ведь это публичное оскорбление нации. Не одного меня задело это заявление. Проявление национального единения очень важно, это не национализм, не превозношение своей нации, но для меня глубоко оскорбительно было слышать, что там были русские. Я – русский человек и знаю русских людей, знаю меру падения, на которую они способны. Но я также знаю, что взлеты рус­ской православной души – необычайны. Очень люблю слова, которые приписывают, ка­жется Ф.М. Достоевскому: «пока человек жив, он может спастись, как бы низко он ни пал». Беслан показал, что русские не смогли стрелять в детей, не смогли прикрываться детьми. Ну, нет этого в нашей натуре. Мы же выросли в стране с тысячелетней христианской культурой. Пусть даже человек сейчас в церковь не ходит, но его дед, прадед были православными верующими людьми. Память об этом на генетическом уровне присутствует в каждом и нравственно форми­рует личность. Ведь вспомните, в деревне, когда какой-нибудь парень напился, подрался, набезобразничал, ему говорили: «Как тебе не стыдно. Какие у тебя родители, какие были деды и прадеды. Как ты мог их опозорить?!» И это скорее пронимало его, чем угроза наказания.

- Вы говорите о роли литературы в современной жизни, но исследования, недавно проведенные «Литературной газетой», свидетельствуют о том, что молодежь, а это – будущее страны, почти не знакома с классикой, а из современных авторов предпочитает тех, кто пишет в жанрах детектива и фантастики. Что делать?

- В советский период русская литература была источником христианской нравственности. Она впитывалась в душу незримо. Читали, например, сказки Пушкина, а у него там, в «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях», героиня, заплутав в лесу, вышла к избе богатырей и в ней в первую очередь «затеплила Богу свечку, затопила жарко печку». Или в «Сказке о Царе Салтане» «над главою их покорной мать с иконой чудотворной слезы льет и говорит: Бог вас, дети, наградит». Или Печорин в «Тамани» вошел в хату, а в ней ни одного образа – «дурной знак». Даже ставшая классической фраза: «знать, как «Отче наш». Присутствие Бога всегда ощущалось. Правда и боль теперешняя в том, что читать стали гораздо меньше. Я об этом хорошо знаю, потому что моя жена – редактор журнала «Литература в школе». Есть, конечно, «очаги сопротивления», есть учителя, которые приобщают своих учеников к литературе, проводят конкурсы на знание классики. Но, вообще, спасение никогда не было массовым. У нас в буквальном смысле «золото лежит под ногами»: былины, предания, жития святых, сказки. На радиостанции «Радонеж» я провел около сорока передач – читал русскую литературу с древности до начала XIX века. Прочитал былины, сказки, пословицы, а потом Державина, Сумарокова, Фонвизина, Карамзина. Успех передачи был очень велик, о чем свидетельствовали телефонные звонки. Люди тянутся к литературным сокровищам, а ведь я не делал открытий – все они доступны и издаются сегодня. Когда мне говорят, что сегодня нечего читать, это – смешно. Детективы и прочие книжки в пестрых крикливых обложках, как дешевые проститутки самого низкого разбора, везде лежат и привлекают к себе. Их легче читать – думать не надо. Такие книги, литература, развлекающая, уводящая от жизни, была всегда. Настоящий писатель, когда пишет, делится своим выстраданным, а не стремится развлекать читателя. Выход я вижу один: нужно пробуждать интерес к литературе. Такие сокровища  рядом с нами, стоит только руку протянуть. Но для этого нужно сделать усилие над собой.