Состоится ли возвращение атеизма в российскую школу?

Критический анализ подхода к изучению религии, представленного в учебнике «Основы религиоведения» под редакцией профессора И.Н. Яблокова.

Под занавес учебного года министр образования А.А. Фурсенко, выступая в Государственной думе 15 июня 2005 года, вновь повторил, что «религиозного образования в чистом виде» в средней школе не будет и что министерство планирует ввести в курс средней школы предмет «История мировых религий». Следует напомнить, что эту же самую позицию министр отстаивал в своем выступлении на открытии Рождественских чтений, ежегодного православного образовательного форума, в январе этого года. Хотя уже многое сказано со стороны религиозных и общественных организаций, представителей государственной власти и образовательного сообщества о различных параметрах преподавания религиоведческой дисциплины в средней школе, перед началом нового учебного года хотелось бы еще раз поднять вопрос о возможном содержании этого предмета. По сути, это и есть главный вопрос, который так еще и не решен. Все прочее – название, преподавательские кадры, места предмета в учебной программе и другое – возможно урегулировать после определения концепции предмета.

В Государственной думе министром было заявлено, что уже существует учебник по истории мировых религий, подготовленный коллективом авторов под руководством директора Института всеобщей истории РАН академика Александра Чубарьяна. Безусловно, в то время, когда этот учебник станет доступным для широких масс, он получит оценку различных слоев общества, в том числе верующих сообществ России. Тем не менее, очевидно, что именно мировоззренческая позиция, которая заложена в этом учебнике, представляет интерес для многих российских граждан, как верующих, так и неверующих. Об этом свидетельствует накал дискуссии, которая существует в обществе уже сегодня. Ее суть невозможно понять, не обратившись к генезису самой постановки проблемы.

В советской системе образования не существовало отдельного курса, посвященного религии. Оценка религиозных верований была рассеяна в других дисциплинах, как гуманитарных, так и естественных. В 1990-е годы верующие, прежде всего православные, стали активно ставить вопрос о введении предмета, знакомящего школьников и студентов с основами православия. Существовали предложения по введению в программу более широкой дисциплины, включающей знания о других религиях. К инициативе православных присоединились мусульмане и представители других традиционных для России религий. Кроме того, в школу настойчиво старались проникнуть новые религиозные течения. В результате возникала борьба и появлялась полемика между различными религиозными организациями по поводу содержания и права той или иной конфессии присутствовать в школе. Порой с точки зрения стороннего наблюдателя эта борьба выглядела как битва за место под солнцем, в которой каждый отстаивал свои интересы. Однако на федеральном уровне государство устранялось от выбора собственной политики в этой области, что усугубляло и усугубляет порой ситуацию на местах. Основная причина отсутствия ясной линии министерства образования заключается в нерешимости сделать выбор и таким образом поддержать одних и рассориться с другими. Теперь, похоже, министерство определилось и готово предложить свою линию, опираясь на светский научный подход к проблеме, который, по мнению чиновников, должен удовлетворить все стороны, но главное, соответствовать демократическим нормам и международным обязательствам России. Этот подход, по мнению его разработчиков, не страдает субъективностью и конфессиональной заинтересованностью, которые с их точки зрения присущи конфессионально ориентированным курсам о религии. Кроме того, он не будет вносить раздоры, которые возникают в случае допущения к преподаванию клерикалов.

Однако появление новых учебников по религиоведению еще не продемонстрировало существование незаинтересованного и беспристрастного подхода. Часто то, что подается, как нейтральный подход, является новыми изводами старых учебников по атеизму, адаптированных к новым условиям. В частности, такой вывод напрашивается после внимательного ознакомления с самым, пожалуй, распространенным на сегодняшний день среди преподавателей религиоведения в ВУЗах учебником коллектива авторов под редакцией И.Н. Яблокова «Основы религиоведения», который к 2004 году выдержал уже четыре издания и рекомендован Министерством образования РФ в качестве учебника для студентов высших учебных заведений. В предисловии на этот счет написано: «Учебник подготовлен кафедрой философии религии и религиоведения философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова совместно с учеными исторического отделения Института стран Азии и Африки при МГУ им. М.В. Ломоносова, других подразделений университета и ряда вузов страны» (с.3). Вполне может статься, что концепция, представленная в этом учебнике, с некоторыми изменениями легла в основу подхода министерства образования к религиоведению.

Во введении учебника обосновывается мысль, что научный подход к религии, который, по мнению авторов, синонимичен нерелигиозному, противостоит религиозному подходу. «В религиозных учениях рассмотрение объекта непосредственно связано с религиозными интересами» (с.10). В то же время «нерелигиозный исследователь, используя методы современной науки (о них уже шла речь), имеет возможность успешно познавать и различать феномены религии, и ее сущность» (с.10). В противоположность научному исследователю, конфессиональный исследователь опирается исключительно на свой «личный религиозный опыт». Кроме того, у него существует, по мнению авторов, изначальная установка, которая препятствует использованию научных методов в изучении религии: «По мнению конфессиональных исследователей, в основе понимания религии должна лежать религиозная вера, познание сущности религии доступно лишь для верующей души» (с.10). В учебнике вообще настойчиво проводится та мысль, что вера в Откровение отвергает какое-либо исследование религии с помощью исторического, психологического, политологического и других подходов. «Супранатурализм исходил из «сверхъестественной откровенности» христианства и возможности его постижения лишь через Откровение. Но сложившееся на этой почве представление о религии как «непроизводимом первичном феномене» приходило в противоречие с фактом зависимости эволюции христианства от развития общества» (с.16).

Таким образом, создается противопоставление между конфессиональным исследователем, пользующимся якобы субъективными методами, и нерелигиозным ученым, опирающимся исключительно на объективные данные. Перед нами налицо новое издание старого атеистического приема, противопоставляющего науку и религию. В связи с этим необходимо заметить, что религиозный ученый для исследования религии использует те же методы, которые перечислены авторами учебника, то есть «общефилософский, социально-философский, специальные общенаучные и частнонаучные, теоретические и эмпирические методы» (с.8). Кроме того, религиозный исследователь, так же как и любой честный исследователь, независимо от его веры, всегда применяет исследовательские методы адекватно свойствам исследуемого объекта. Положим, никто не будет изучать звездное небо с помощью простого увеличительного стекла. Для этого используют телескоп. Поэтому, когда авторы учебника говорят об изучении религии, необходимо четко сформулировать, что они имеют в виду: невидимый мир, который исследует религия, или формы ее проявления в видимом мире. Судя по уточнению авторов, они имеют в виду второе: «религиоведение изучает закономерности возникновения, развития и функционирования религии, ее строение и различные компоненты, ее многообразные феномены, как они представлены в истории общества, взаимосвязь и взаимодействие религии и других областей культуры» (с.5).

Следовательно, по определению своего предмета религиоведение не претендует на исследование невидимого мира, иначе оно превращалось бы в квази- или анти- религию, а поэтому у него не может быть объективного противоречия с религиозным подходом. Потому что замечание о познаваемости религии с помощью веры, на которое ссылаются авторы учебника, как правило, относится богословами к предметам веры, а не к ее проявлениям в видимом мире. Действительно, религиозные люди говорят, что Бога или существ невидимого мира можно познать только с помощью веры в откровенные истины. Но это лишь утверждение, которое соответствует научному требованию адекватности методов исследования предмету познания. В данном случае религия честно объявляет: то, о чем она учит, невозможно воспринять с помощью тех методов, которые доступны для пяти человеческих чувств. Совсем по-другому верующий человек смотрит на научное познание феноменов, связанных с проявлениями религии в земном мире. Человеческий опыт религиозных переживаний, история религий, рациональное развитие вероучительных положений, связь религии с обществом и политикой могут быть вполне фиксируемы с помощью научных методов исследования. Никто из верующих ученных против этого не возражает. Наоборот, именно среди верующих ученых развивались методы литературной критики, археологии, источниковедения и так далее. Поэтому религиоведение как научная дисциплина вполне состоятельна, если изначально объявляет о своей ограниченности в том, что касается невидимого мира, а занимается религиями в их отношении к жизни человека и общества. Например, в дореволюционной науке именно верующие ученые развивали религиоведческую дисциплину, о чем свидетельствует выход в 1909 году «Истории религии» со статьями А.Ельчанинова, В.Эрна, П.Флоренского, С.Булгакова.

Однако авторы учебника правы, констатируя само существование заинтересованности в той или иной подаче знания о религии. К сожалению, они не распространяют этот тезис на свой подход, полагая его не одним из возможных в научном мире, но единственно возможным. Собственно, это заявление и является более всего неприемлемым для представителей других подходов. Как хорошо известно, мировоззренческая заинтересованность проявляется не в методах исследования, а в теоретической интерпретации добытых с их помощью фактов, как справедливо замечают сами авторы учебника, пытаясь обезоружить якобы конфессиональный субъективизм: «но результаты самонаблюдения требуют теоретической интерпретации» (с.10). Но ведь и авторы учебника прибегают к интерпретации исторических фактов со своих мировоззренческих позиций. Во введении они заявляют, что одним из их исследовательских принципов является рассмотрение вопросов «под углом зрения философской антропологии» (с.11). При этом они почему-то не обнажают свои мировоззренческие позиции до конца, в то время как они состоят в отстаивании самого последовательного атеизма, отдельные положения которого рассредоточены по всему учебнику. К счастью, в современной отечественной науке атеизм не является единственно верным учением, поэтому его претензии на научную объективность представляются несостоятельными.

Главное атеистическое положение подхода, представленного в учебнике «Основы религиоведения», состоит в том, что авторы не признают и даже не допускают возможности реального существования самого предмета, которым занимается религия – потустороннего мира. Во введении «Предмет религиоведения» речь идет о религии как о символическом языке, с помощью которого познается человек и окружающий мир. Собственно, в этой мысли нет никакого противоречия с пониманием веры в различных религиях, так, в той или иной форме они признают, что их язык только символически передает реальность невидимого мира. Однако в понимании авторов учебника религия «говорит» символическим языком исключительно о видимом мире, так как все остальное содержание религии является фантазией. «Религия запечатлевает и воспроизводит в самой себе свойства природы, общества, человека» (с.50). Другими словами, существует объективная картина мира, а люди по тем или иным причинам прибегают к символическому языку религии.

Естественно, что перед авторами встает проблема объяснения возникновения и существования религиозного способа восприятия действительности. Детализируя основания появления религии, авторы учебника выделяют его социумные, психологические и гносеологические основы. Однако в целом правомерное выделение оснований религиозной веры трактуется авторами в чисто марксистской традиции, согласно которой религия является исключительно «опиумом», смягчающим жизнь людей в мире отчуждения и разорванности: «Религия смягчает последствия действительного отчуждения посредством перераспределения общественного продукта в пользу наименее защищенных слоев общества, благотворительности и милосердия, объединения разобщенных индивидов в общине, развития межличностного общения в религиозной группе и т.д.» (с.50). В этом случае совершенно игнорируется направленность религии на познание истины. Ее функция представляется исключительно как компенсирующая психологические стрессы, возникающие в общении человека с другими людьми и природой.

Согласно социумному углу зрения, религия возникает из страха людей перед внешними обстоятельствами (с.55). При этом с развитием техники и производительных сил этот страх не уменьшается. В этом проявляется некоторая эволюция прежней марксисткой позиции, полагавшей, что с развитием производительных сил страх перед природой уменьшается, а вера иссякает. Однако, как заключают авторы учебника, «сам научно-технический прогресс как бы создает новые координаты зависимости, незащищенности и риска» (с.56). Основная мысль авторов состоит в том, что религия рождается при наблюдении дисгармонии и отчужденности человека от природы, общественной жизни, межличностного общения. Безусловно, религия также признает, что подобные несовершенства ведут к пониманию неисправности мира и самого человека, а следовательно, могут создавать условия для веры. С этой точки зрения классификация и изучения факторов влияния на религиозность общества не отвергаются религиозным подходом, но и не ограничивают объяснение природы религиозной веры.

С психологической точки зрения вера подается как продукт механизмов действия психики человека, которые могут порождать фантазии, принимаемые религией за феномены потустороннего мира. Посредством ощущения и восприятия пяти органов чувств человек воспринимает конкретные объекты и соотносит их с реальностью. Но при этом он может отражать их неадекватно, с помощью воображения. «В ходе продуцирования могут быть построены представления о таких связях, существах, превращениях, ситуациях, которых нет в объективной действительности» (с.63). Однако данный анализ целиком базируется на тезисе о возможности восприятия мира только с помощью пяти чувств. Действительно, как правило, наука оперирует категориями, доступными для восприятия пятью чувствами и в этих рамках она способна дать человечеству часть знания, которое занимает уважаемое место в истинной картине бытия. Однако абсолютизация восприятия окружающего мира пятью чувствами отвергает все, что находится за их пределами и, таким образом, закрывает горизонты человеческого познания.

Другую причину возникновения религии авторы справедливо видят в познавательном стремлении человека. Однако в этой части авторы учебника повторяют старый метод антирелигиозной аргументации, который состоял в том, что религия полезна для объяснения мира, пока не появляются его научные объяснения. «На каждом данном этапе есть непознанные сферы действительности и соответственно отсутствуют знания об этих сферах» (с.62). На протяжении веков религии действительно включали в себя объяснения явлений невидимого и видимого миров. В то же время, объяснения видимого мира никогда не догматизировались, поэтому открытия, проливающие свет на естественные феномены, легко воспринимались религиозным сознанием. Однако в религии всегда остается пласт содержания, которое невозможно оспорить с точки зрения науки, так как оно касается невидимого мира.

В то же время религиозное сознание не отвергает теорию появления религиозных взглядов на основе субъективных ощущений человека. В христианстве есть целое внутреннее учение о необходимости трезвения в делах веры. Оно исполняет роль внутренней полиции. Ведь и религия признает, что человечество имеет гадательные, по слову апостола Павла (1Кор. 13;12), представления о другом мире, поэтому человек должен быть особенно внимательным, чтобы не внести своих фантазий в религиозную веру. Опять же и здесь вера не отвергает достижения обществоведения и психологии, но только дает им другую интерпретацию.

В результате существование другого мира, о котором говорит религия, авторами отрицается, как неподтвержденное фактами (с.48). Они признают, что все рассказы о потустороннем мире являются отражением и переработкой действительности, которая играет важную психологическую функцию: «В ней (религии – Ю.Р.) воспроизводится превращение собственных сил человека в чуждые ему силы, совершается оборачивание, перестановка, перемещение действительных отношений, «принятие одного за другое», происходит удвоение мира. «Другой», отличный от действительного, мир населяется самостоятельными существами, одаренными собственной жизнью» (с.50).

Безусловно, отвержение идеи существования потустороннего мира является делом мировоззренческой позиции авторов, но оно приводит к искажению представлений о предмете исследования. Авторы учебника признают, что религиозная вера как составляющая религиозного сознания – «это вера а) в объективное существование гипостазированных существ, атрибутизированных свойств, связей, превращений; б) возможность общения с указанными существами, воздействуя на них, и получения от них помощи; в) в действительное совершение каких-то, описанных в текстах событий, в их повторяемость, в наступление ожидаемого события, в их повторяемость, в причастность к ним; г) в истинность соответствующих представлений, взглядов, догматов, текстов и т.д.; д) религиозные авторитеты – «отцов», «учителей», «святых», «пророков», «харизматиков», «бодхисаттв», «архатов», церковных иерархов, служителей культа» (с.66). В то же время авторы учебника создают концепцию религии, которая совершенно отвергает даже возможность существования невидимого мира, и сводит религию к определенному способу восприятия наличной действительности.

Таким образом, появляется явное противоречие между отношением к предметам веры религиозных людей и отношением к ним нерелигиозного исследователя. Это влечет за собой главную исследовательскую трудность. Не смотря на то, что невидимый мир является предметом религии, авторы учебника включают его в предмет религиоведения и формулируют собственный взгляд на предмет религиозной веры, таким образом, становясь на место религии. Эта методологическая ошибка приводит к искажениям, когда авторы переходят к анализу взаимодействия религии с человеком и обществом, так как на первоначальном этапе исследования они уже неправильно установили связь между религией и ее предметом. Даже если оставить за скобками рассуждения о том, истинны или не истинны представления той или иной религии о невидимом мире, то для исследователя является очень существенным понимание того, что проявления религии в обществе вызываются не только той или иной социальной ситуацией в обществе, но и реальной верой человека в свои религиозные представления. Конечно же, атеист сможет быть хорошим статистом, то есть знать религиозные тексты, содержание вероучения и так далее, но он не сможет выстроить адекватную действительности схему поведения и взаимодействия религии с человеком и обществом, поскольку от него будет ускользать мотив деятельности, так как он будет подменять его своим представлением об этом мотиве. Подобный религиовед похож на человека, который исследует не реальность, а то, что он создал в своем уме об этой реальности. Отсюда можно сделать выводы о прогностических способностях подобных исследований.

Формулируя свой базисный подход к религии, как к сугубо социальному и психологическому явлению, авторы учебника применяют его в интерпретации и подборе исторических фактов. Поскольку, с точки зрения авторов, религии представляют собой превращенную информацию об обществе, то религиоведческий курс становится своего рода дешифровкой сведений об общественных отношениях, существовавших в различных обществах через религиозные верования. «Стало быть, религия многое «рассказывает» о нем (обществе – Ю.Р.), важно только правильно расшифровать закодированную в ней информацию» (с.48). Однако важный вопрос касается того, с каких позиций осуществляется эта дешифровка. Приходится констатировать, что при «дешифровке» религий используется марксистский подход, ориентированный на подчеркивание превосходства материальных факторов над духовными, который традиционно формулировался в терминах базиса и надстройки. Прямого употребления этих марксистских терминов в учебнике не содержится, но, с другой стороны, ясно фиксируема их логика. Например, в учебнике есть такой положение: «Как и любая другая сфера духовной жизни, религия зависима от материального производства… Именно материальное производство создает прибавочный продукт, который используется в духовной области, в том числе и религии» (с.48). А чуть ниже говориться о влиянии на религию духовной сферы, под которой подразумевается «политика, государство, мораль, искусство, философия, наука» (с.48), то есть все то, что К.Маркс и его последователи традиционно относят к «надстройке». Этот метод дешифровки означает и социальную интерпретацию вероучения: «Религиозное сознание, отражая и выражая действительные отношения, по их образу и подобию конституирует схемы религиозных отношений… Схемы моделируют отношения господства-подчинения (по типу «Господь и раб Господень»), государственно-правовые структуры (Бог – «Царь небесный», папа – «монарх», Бог – «судья», грешники – «судимые», «Судный день»), семейные отношения («Бог Отец», «Бог Сын», «брат», «сестра»)» (с.74).

Обращаясь к анализу применения атеистического подхода учебника к конкретным религиям, ограничимся в данной статье историей христианства. В самом начале части, отведенной христианству, формулируется тезис, совершенно неприемлемый для верующего христианина, более того, оскорбительный для него. «Христианская апологетика утверждает, что христианство не создано людьми, а дано человечеству Богом. Однако сравнительная история религиозных учений свидетельствует о том, что христианство при своем возникновении не было свободно от религиозных, философских, этических и иных влияний. Христианство усвоило и переосмыслило предшествующие идейные концепции иудаизма, митраизма, древних восточных религий, философские воззрения» (с.162). Совершенно понятно, что есть люди, которые могут думать, будто христианство или другая религия возникли в результате синтеза. Но почему это мнение должно навязываться верующим студентам или школьникам как объективное и здравое? Совершенно очевидно, что основное ядро христианского вероучения не может быть сведено к другим религиозным системам.

Вероятно, в подобном утверждении авторов учебника присутствует воспитательный элемент. Некоторые ученые считают, что таким образом они исключают «проповедь» эксклюзивности и превосходства из усвоения знаний о религии. Например, по мнению современной американской ученой Регины Шварц, богословское положение о Едином Боге определяет эксклюзивный и насильственный характер христианства, иудаизма и ислама^[1]. Во-первых, данное положение способствует формированию противополагающей идентичности: «мы» – «они». При этом всегда есть склонность к насилию: чтобы остались «мы», должны быть истреблены «они». Во-вторых, монотеизм вводит категорию универсальной истины. Обосновывая тезис об историческом генезисе христианства, господа религиоведы считают, что они учат «глупеньких» верующих толерантности. Действительно, с их точки зрения в этом вопросе не из-за чего ломать копья, ведь по их концепции религия – это всего лишь язык отражения наличной действительности. Это тот самый случай, когда неадекватное отражение объекта исследования способно принести негативные плоды. Стремясь воспитать культуру толерантности, такие ученые оскорбляют чувства верующих и вызывают их противление подобным идеям, навязываемым как научно обоснованные. В этом-то и проявляется незнание религиозной психологии. Убежденность в истинности своей веры является одним из фундаментов религиозной веры, камнем ее идентичности. Добрососедские отношения к представителю другой религии строятся не на сомнении в истинности своей веры, а на уважении свободы человека как создания Божия.

С точки зрения авторов, ценность христианства измеряется исключительно степенью содержания в нем послания социального протеста. Эта характеристика встречается во всех советских книжках по истории христианства. В этом же ключе авторы учебника развивают и свою оценку христианства: «Как ясная и понятная форма социального протеста против бесчеловечных общественных порядков, христианство быстро превращалось в мощное идейное течение, остановить которое не могла уже никакая сила» (с.166). Соответственно этому подходу, исчезновение протестного запала происходит с вступлением в ряды христиан аристократии, которая начинает использовать новую веру для обладания властью над массами, поэтому в христианской проповеди со временем исчезает революционное содержание и увеличивается антииудаизм – все для того, чтобы угодить римской аристократии. «Примирение с римскими властями возможно было не только на пути проповеди непротивления, но и на пути отрыва от иудаизма, преследовавшегося в ходе подавления и после подавления иудейских восстаний 66-73, 114-115, 132-135 г.г.» (с.166). Однако эта гипотеза авторов учебника опровергается самими же фактами, которые они приводят. Казалось бы, за антирабовладельческую борьбу христианство и должно было подвергаться притеснениям, но, как утверждают авторы, это происходило из-за отказа следовать культу императора (с.166). В этом случае история превращается уже не в науку, а в сплошное аллегорическое толкование.

Принятие христианства римским императором Константином также объясняется авторами учебника исключительно благодаря свойствам этой веры держать в повиновении массы и крепить власть императора (с.167). Авторы пишут, что христианство было выбрано императором Константином по причине своих более привлекательных качеств в сравнении с римской национальной религией. Однако они не принимают в расчет тот факт, что к моменту объявления христианства государственной религией, в империи христианами были не более 10 % ее жителей, а язычников большинство. На этот счет глубокое историческое исследование провел русский историк В.В. Болотов. И язычество не очень-то хотело сдавать свои позиции, чему свидетельство правление Юлиана Отступника, которое авторы тоже упоминают. Более того, язычество было искоренено императором Юстинианом только в VI веке, но и то с помощью меча. Конечно, насильственные методы нельзя оправдать, но этот факт говорит и о том, что христианство не так уж легко принималось простым народом. Другими словами, авторы приводят очередной марксистский миф о социальной основе победы христианства. При этом за рамками остается анализ идейной и духовной привлекательности христианства, способного ответить на важные мировоззренческие вопросы человека.

Тот же подход присутствует у авторов и к крещению св. Владимира, который, по их мнению, видел исключительно политическую выгоду в принятии христианства: «Упрочению новой общественной системы, а вместе с тем и централизованной великокняжеской власти не мог способствовать родоплеменной политеизм, он утратил способность быть социальным интегрантом и регулятором» (с.176). В этой фразе раскрывается формационный подход авторов к истории, согласно которому все в истории совершается под действием объективных социально-экономических факторов. Конечно, после совершившегося события легко говорить, что язычество было отвергнуто, потому что не подходило для политических целей князя Владимира. Но, может быть, эти цели появились у князя только под действием христианства? Другими словами, учебник не представляет никакого анализа проблематики и исторических альтернатив того времени, а нацелен на доказательство правоты своего подхода.

В целом, в учебнике общественное значение религии оценивается с точки зрения ее революционного (протестного) потенциала. Это напоминает попытку в советское время подогнать всю историю человечества под революционную теорию и находить в любой исторический период революционные движения. Например, в предисловии к книге крупного советского историка С.И. Ковалева «История Рима» есть такие слова: «В самом деле, как и во всех других областях исторической науки, в отечественном антиковедении с победой социалистической революции начался новый, качественно иной и несравненно более высокий этап развития… Жизнь и быт народа, положение трудящихся масс, социальная борьба и революционные движения в древности – вот те проблемы, которые неизбежно должны были стать и действительно стали центральным объектом изучения». К сожалению, из-за использования формационного исторического подхода в рассматриваемом учебнике следование заявленному в начале принципу объективности и нейтральности не соблюдается: «Исходный принцип – строгая объективность, конкретно-историческое рассмотрение предмета. Не приняты абстрактные стереотипы, согласно которым «темная» и «светлая» краски заранее предназначаются для живописания явлений религии или свободомыслия» (с.10). В системе оценки авторов религия является прогрессивной, если она обладает потенциалом социального протеста, когда же она не выполняет эту функцию, то становится тормозом развития. Согласно этой схеме, христианство представляется как идеология угнетателей, обслуживающая эксплуататорские режимы, и этот тон звучит со страниц, посвященных истории христианства.

Близкий к революционной перспективе рассмотрения религии стереотип заключается в том, что власть и влияние в Церкви захватили иерархи и клир, подчиняя простой народ своей воле. Это легко проиллюстрировать рассказом учебника о формировании канона Священного Писания. После хорошего описания ситуации с наличием различных источников о жизни Иисуса Христа, авторы заявляют, что «перед клиром встала необходимость произвести отбор сочинений, которые могли почитаться как священные, подлинные». Таким образом, авторы подчеркивают доминирование иерархического принципа принятия решений в Церкви. Не весь верующий народ ищет истины, но клир решает. В этой связи было бы хорошо обратиться к принципу соборности, существовавшему в Церкви с ее основания. С другой стороны, появление канона Священного Писания объясняется политическими причинами: «Целью Константина было объединение церкви на основе единого учения и централизованного управления, соответствовавшего централизованному управлению империей» (с.168).

В главе «Православие» также содержится множество неточностей, которые к тому же оскорбительны. Затрагивая вопрос об отношениях Церкви и государства в Западной и Восточной Римской империи, авторы пишут, что в Византии Церковь оказалась «придатком государства» (с.175). Полагаю, что это неадекватное отражение истории. Напомню, что действительно, в Византийской империи была сильна императорская власть, и Церкви приходилось считаться с ней. Но с VI века нормой церковно-государственных отношений на Востоке являлась модель симфонии, предполагавшая автономию государства и Церкви в вопросах своей компетенции. На Западе этот баланс нарушался даже на теоретическом уровне, то в пользу Церкви (католическая концепция «двух мечей»), то в пользу государства (протестантский подход территориализма). В Византии Церковь не раз показывала, что она способна бороться с неправомерными притязаниями императорской власти. В частности, в связи с этим стоит отметить период возглавления Константинопольской Церкви патриархом Фотием.

В истории разделения Церквей авторы учебника видят только амбиции иерархии и некоторые расхождения в догматике, но ничего не говорят о различных экклезиологических подходах Востока и Запада, которые складывались на протяжении столетий, а в 1054 году столкнулись. В изложении истории русского православия авторы идут тем же традиционным для марксизма формационным путем. В то же время, хорошей альтернативой применению заранее теоретически сконструированных лекал является более нейтральный способ изложения материала, раскрывающий важные вопросы эпохи и развитие идей.

Совершенно очевидно, что подобный подход имеет право на существование. Но никак нельзя согласиться с тем, что это незаинтересованный и объективный анализ фактов в истории религий с помощью научных методов. Объективным может быть то, что не вызывает сомнения и может быть принято всеми. Как показывает проведенный анализ, подход, применяемый в учебнике «Основы религиоведения», не является безусловным. Интерпретация тех же самых фактов, полученных с помощью научных методов, может быть другой. К сожалению, этот подход не осознает себя частным, а стремится претендовать на всеобщность и на внедрение в образовательную систему, в которой учатся как верующие, так и неверующие.

Однако верующий студент или школьник не обязаны воспроизводить чье-то частное мировоззрение. Для верующего человека неприемлем взгляд на религиозное учение, как явление, отображающее земной мир. Вероятно, нашему обществу придется признать, что нейтральных подходов в религиоведении не существует, поэтому самым справедливым было бы разработать такую систему преподавания знаний о религии в школе и ВУЗах, которая бы позволяла получать их с точки зрения собственных религиозных воззрений. Это путь многих цивилизованных стран, и он предполагает существование обязательного предмета, в рамках которого ученики выбирают тот или иной мировоззренческий подход. Этот подход, который предлагает сегодня большинство традиционных религий России, более честный.

На мой взгляд, этот подход не исключает и дальнейшего развития религиоведения как самостоятельной дисциплины. Но оно не должно подменять собой религию, вынося суждения о существовании или несуществовании невидимого мира. Изучение такого сложного феномена, как религия, имеет свои ограничения. Ограничения задает научный подход, предполагающий исследование с помощью методов философского, социологического, политологического, психологического и исторического анализа. Поэтому религиоведение может только изучать религиозные системы так, как они уже сложились, то есть с точки зрения основных идей, их взаимосвязи, их развития в историческом процессе, корреляции с другими религиозными идеями, но не выносить суждения о реальности или нереальности невидимого мира.

Однако содержание религиозных верований является не единственным объектом изучения религиоведения. Для религиоведения большой интерес представляют связь этих представлений с человеческой деятельностью, возникающей на пересечении религии с культурой, политикой, наукой, искусством, экономикой. В то же время при установлении механизмов взаимодействия религии с общественными явлениями необходимо пользоваться не заранее составленными схемами, а бережно относиться к тому многообразию взаимосвязей, которые складывались в истории. Собственно, конфессиональный и общий подходы к религии могли бы комбинироваться, не противопоставляясь друг другу, и одинаково поддерживаться государством.

^[1] Schwartz R. The Curse of Cain: The Violent Legacy of Monotheism / Schwartz R. – Chicago: The University of Chicago Press, 1997. – p. 63.