Из истории праздников

Отрывок из книги "Церковь в мире людей"

— Есть ли у вас какое-то отношение к новому расписанию праздников, принятому в России с конца 2004 года?

— Государственный праздник — это такой день, в котором все население страны находит повод для радости. Впрочем, радостное празднование не обязано быть тотальным. Общенациональный статус может иметь и такой праздник, который отмечается лишь частью населения, — но при условии, что непразднующая часть готова поздравить своих радостных сограждан и не чувствует себя оскорбленной их торжеством.

Таков, например, Женский день. Это праздник половины народа. Но вторая половина готова поздравлять «именинниц» и не чувствует себя оскорбленной праздником не своей «улицы».

Таков праздник Рождества Христова. Его празднуют только христиане. Но ведь это не день победы христианской армии над мусульманской. И поэтому возвращение Рождества в государственный список праздников не воспринимается как ущемление прав нехристиан.

А вот что не может быть государственным праздником — так это торжество одной части народа над его другой частью.

И уж тем более странно смотрится выдавание дня начала гражданской войны за «день согласия и примирения». Вне зависимости от оценки советского периода истории России события 7 ноября 1917 года, это — а) государственный вооруженный переворот с последовавшим затем разгоном законно избранного парламента («Учредительного собрания»); б) начало кровопролитного и затяжного конфликта (и кто скажет — когда прозвучали его последние залпы. В 1929-м? В 1941-м? В 1993-м?).

Немалая часть сегодняшних граждан России, если бы им предложили самим оказаться в Петрограде 1917 года и сделать свой выбор, выбрали бы сторону не-большевиков. Кто-то сказал бы и белым, и красным: «Чума на оба ваших дома!» Кто-то вспомнил бы слова Максимилиана Волошина: «А я стою меж теми и другими и всеми силами моими молюсь за тех и за других». Кто-то взял бы оружие в руки, чтобы остановить «красное колесо» еще при первых его кровавых оборотах...

Значит, в этом вопросе наше общество партийно (партия означает — часть). И зачем же партийный праздник делать общенациональным? Зачем навязывать не память, а именно празднование тем, для кого 7 ноября — день скорби? То ненормально, когда в один и тот же день одни люди идут на панихиды по жертвам красного террора, а другие, напротив, радуются тому, что эх, как нам удалось тогда прорваться к власти и свергнуть тиранов. Слишком разную оценку разные люди дают событиям того дня. И хотя бы поэтому он не может быть символом примирения.

В истории день 7 ноября отменить нельзя. В памяти он останется. Но зачем навязывать праздничное переживание революционных событий?

Так что идею возвращения 7 ноября в ряд будней я поддерживаю. А вот другие предложения праздничной реформы вызывают у меня иные реакции: от категорического «нет» до «да, но...».

Юрий Шевчук дал потрясающую характеристику вновь навязанных десяти праздничных новогодних дней, назвав их «январским геноцидом»: в традициях русского народа бесконечно длинные выходные обернулись беспробудной пьянкой российской глубинки...

Самое странное, что эти каникулы становятся предрождественскими. Во всем мире каникулы Рождественские, на Святках, то есть после праздника. У нас же они получатся именно пред-рождественскими: с 1 по 7 января. С церковной точки зрения это странно: именно последняя неделя перед Рождеством и есть неделя самого строгого поста и подготовки к празднику. Теперь же получится, что Рождество станет «по-празднством», похмельем. Бесконечные попсовые концерты и затертые юмористы всю неделю будут насиловать нас с телеэкранов. Под видом подготовки к Рождественскому празднику духовная подготовка к нему будет как раз сорвана. Представьте, что в месяц мусульманского поста (когда людям ислама запрещено вкушать любую пищу при свете дня) телевидение с утра до ночи показывало бы кулинарные передачи и рекламировало винопитие. Сочли бы мусульмане такое телеменю свидетельством уважения к их религиозным традициям?

Впрочем, я знаю, как будут вести себя православные в случае появления предрождественских общенациональных каникул: они будут убегать в монастыри. Детей в охапку — и поговеть к святыням, подальше от «народных артистов». Так что государству, которое предлагает нам этот свой дар, мы скажем словами знаменитого спиричуэлса: «Let my people go!» («Отпусти мой народ!» — так Моисей просил египетского фараона). Дар берем. И на эти дни уходим от вас подальше.

Идея праздновать 4 ноября как день России хороша. Это день освобождения Москвы, а не захвата Варшавы. День народного порыва, а не просто властного решения. Но два обстоятельства смущают меня в этом празднике.

Первое: ведь это победа над поляками. Неужто для России это равновеликий противник? Вот он, итог века революций: мы оказались в стране, которая самой славной страницей своего прошлого считает победу над Польшей, а свое будущее освещает мечтой о том, чтобы догнать Португалию.

Второе: в дневнике некоего польского офицера тех лет я встретил следующую запись: «4 ноября русские опять пошли на приступ к Китай-городу и благодаря Богу были отбиты...

7 ноября русские вошли в крепость с великою радостию, а внас это вызывало великую скорбь и сожаление».^[1] А раз так —то стоило ли переносить день привычного празднества?

Но самое странное в предлагаемой праздничной реформе — это ее половинчатость: отменяя день Октябрьской революции, предлагается праздновать день революции Февральской.

Речь идет о празднике 23 февраля/8 марта. Это одна и та же дата, просто переданная в двух календарных стилях — «старом» и «новом». Как 13 января — «старый Новый год», так 8 марта — «старое 23 февраля» («Правда» писала в 1917 году:«Задолго до войны пролетарский Интернационал назначил 23 февраля Днем международного женского праздника»^[2]).

А в 1917 году именно 23 февраля началась февральская революция. Но поскольку большевики в ней участия не принимали, то праздновать ее годовщину не хотели. Но как революционеры — и уклониться от празднования дня «свержения самодержавия» не могли. Вот и был создан миф о боевом крещении в этот день непобедимой и легендарной Красной армии.

Это именно миф. Не было еще ни Красной армии, ни тем более ее побед. «В течение всего 23 февраля большевики и левые эсеры еще делали жалкие попытки сформировать хоть какие-то вооруженные отряды. Безуспешно».^[3] Газеты конца февраля 1918 года не содержат никаких победных реляций. И февральские газеты 1919 года не ликуют по поводу первой годовщины «великой победы». Лишь в 1922 году 23 февраля было объявлено Днем Красной армии.

Вот записи двух современников. Бывший император Николай II: «12/25 февраля 1918. Сегодня пришли телеграммы, извещающие, что большевики, или, как они себя называют, Совнарком, должны согласиться на мир на унизительных условиях германского правительства ввиду того, что неприятельские войска движутся вперед и задержать их нечем! Кошмар».^[4] Новый диктатор — В. И. Ленин: «Неделя 18—24 февраля 1918 года... Мучительно-позорные сообщения об отказе полков сохранять позиции, об отказе защищать даже нарвскую позицию, о неисполнении приказа уничтожать все и вся при отступлении; не говорим уже о бегстве, хаосе, безрукости, беспомощности, разгильдяйстве. Горький, обидный, тяжелый — необходимый, полезный, благодетельный урок!.. Мы обязаны подписать, с точки зрения защиты отечества, самый тяжелый, угнетательский, зверский, позорный мир» («Трудный, но необходимый урок»). И это после якобы одержанной победы?

Вечером 24 февраля немецкий отряд численностью не более 200 человек без боя овладел городом. В тот же день, 24 февраля, пали Юрьев и Ревель (ныне — Тарту и Таллин). Прорыв, не удавшийся мощной группировке генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга в 1915 году осуществили — фактически без потерь — небольшие и разрозненные германские подразделения, скорость продвижения которых ограничивала не ярость народно-большевистского сопротивления, а степень непроходимости российских шоссейных и железных дорог... После октябрьского переворота Германия свои наиболее боеспособные дивизии перебросила на Западный фронт. В России линию фронта обозначали дивизии «ландвера» — по сути, ополчения. Они должны были напоминать большевикам об обязательствах, которые те взяли на себя перед немецким Генштабом: вывести Россию из войны на условиях, выгодных Германии. Большевики медлили с подписанием капитуляции, тянули время. И вот 16 февраля немцы начали продвижение вперед, напоминая, что даже предатели должны держать свое слово...

23 февраля в 10.30 утра Германия наконец представила свои мирные условия, потребовав дать ответ на них не позднее чем через 48 часов.^[5] После якобы одержанной победы под Псковом и Нарвой вечером 23 февраля ВЦИК собрался для принятия продиктованных германским правительством условий безоговорочной капитуляции. В 7 часов утра 24 февраля Ленин телеграфировал в Берлин: «Согласно решению, принятому Центральным Исполнительным Комитетом Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов 24 февраля в 4 1/2 часа ночи, Совет Народных Комиссаров постановил условия мира, предложенные германским правительством, принять и выслать делегацию в Брест-Литовск».^[6]

Так что 23 февраля 1918 года — это позорнейший день военной истории России. День капитуляции в Первой мировой войне, точнее — во Второй Отечественной войне (так она именовалась в 1914—1917 годах в русской печати). Капитуляции по воле Интернационала, превратившего «войну империалистическую (точнее — Отечественную) в войну гражданскую».

Не день это защитника Отечества, а, в лучшем случае, «День Красной армии». А защищала ли в 1918 году эта Красная армия Отечество — это, мягко говоря, сложный вопрос. И то, что день защитника Отечества празднуется сегодня не в день Куликовской битвы, не в день Бородина, не в день рождения Жукова или день св. Александра Невского, а в день капитуляции, — это еще один признак атрофии нормального национального чувства в русском народе.

Именовать 23 февраля «Днем Российской армии» и «Днем защитника Отечества» просто непристойно. Хотя бы потому, что одно из условий той капитуляции с каждым годом становится все более и более тяжелым и очевидным: отделение Украины от России. Граница России и Украины была проведена немецким штыком. Это означало, что в состав Украины были включены города, которых просто не было в момент соединения Украины и России в XVII веке (например, Одесса). Земли, которые были «диким полем», коридором для крымско-татарских набегов на Москву, были освоены не гетманами, а Российской Империей (потемкинские деревни были настоящими). О том, что история этих земель не во всем совпадает с историей собственно Украины, зримо напомнили недавние президентские выборы: именно эти области голосовали ощутимо иначе, чем области, расположенные на правом берегу Днепра... Но немцы решили отрезать Донбасс от России. Большевики согласились. И даже при создании СССР границы Украины остались в пределах Брестского договора. По этим же искусственным границам и прошла линия нынешнего разлома.

Так что 23 февраля и 8 марта — не просто «мужской» и «женский» праздники. Для тех, кто желает помнить родную историю дальше, чем на 30 лет, это напоминание о все той же Русской Катастрофе XX века.

Еще одно разделение России с Украиной (Белоруссией и т. д.) произошло 12 июня 1991 года — когда Ельцин провозгласил «суверенитет РСФСР», а по сути — выход возглавляемой им республики из состава СССР. И почему же этот день мы должны считать праздником? Логичнее день суверенитета России отмечать в память о венчании на царство первого русского царя — Ивана Васильевича Грозного... Конституции приходят и уходят. А Москва впервые стала столицей самостоятельного («самодержавного») государства именно в тот день.

Россия — страна с непредсказуемым прошлым. Каждая новая власть стремится взять контроль над школой, а значит, над учебниками, и, следовательно, над историей. И поэтому в качестве общенационального дня надежней было бы избрать день без исторического предисловия, без конкретного событийно-символического сюжета, который может быть перетолкован так или иначе. В этом празднике главным стала бы идея, а не историческое событие. Не то, что произошло в прошлом, а то, что происходит и есть всегда. Общенациональным мог бы стать, например, День Матери. Дату для него можно было бы избрать с тем, чтобы хотя бы у части людей были особые ассоциации с ним. Например — 21 сентября. День Рождества Богородицы. Это еще и день Куликовской битвы. Так что разным людям была бы дана возможность выбрать в спектре значений этого дня. Но государство от своего имени предлагало бы участие только в его «общечеловеческой» составляющей.

А вообще такого рода праздники могли бы устанавливаться с учетом лишь одного фактора — психологического. Когда люди (и дети) устают в беспросветной череде будней, стоит дать им возможность отдыха. Конечно, хорошо сумрачные и короткие дни ноября разрядить фейерверком праздника.

Я бы хотел видеть в нашем календаре два праздника: День русского народа и День народов России. Их могла бы разделять неделя. И в этой неделе умещались бы детские осенние каникулы.

Смысл первого праздника вполне понятен: сегодня русский народ — это, говоря языком ООН, «разделенная нация». Нация, разрезанная границами и разбросанная по всему миру. Нация вымирающая, утратившая веру в свое будущее. Федеральные СМИ до сих пор слово «русский» произносят запинаясь, с чувством смущения, предпочитая иметь дело с «россиянами». Мы не радуемся друг другу, потеряли чувство естественной национальной солидарности и традиции взаимопомощи. 52% — женщины — имеют право на свой праздник (я не против Женского дня, но мне хотелось бы, чтобы это был день женщин, а не революционерок). А 75% — русские жители России — разве не могут иметь свой день?

Ну а объяснять необходимость праздника, который напоминал бы о федеративном устройстве нашего государства и о его многоликой национальной структуре, излишне. Как праздновать дни интернациональной дружбы, нас учить также не надо. Это как раз в нашей школьно-государственной традиции.

В общем — хорошо, что в поисках поводов для государственных праздников стали смотреть за рамки советского периода в истории нашей страны. Но признать нынешнюю праздничную реформу логичной и целостной трудно. С точки зрения чисто календарной мы вернулись к сумятице 1920 года. Тогда Екатеринодарский областной отдел труда и бюро профсоюзов установили следующий перечень праздничных дней: Новый год, первый и второй день Рождества, Крещение, «день 9 января», «день ниспровержения самодержавия» (12 марта), «день народной коммуны (18 марта)», Благовещение, Страстная суббота, Светлый понедельник, 1 мая, Вознесение, Духов день, Преображение, Успение, 7 ноября.^[7]

^[2] Великий день // Правда. 7 марта 1917; подробно об этом см. М. Сидлин.  Красный подарок к Международному женскому дню 23 февраля // Независимая газета, 22.2.1997.

^[3] Фелъштинский Ю. Брестский мир // Грани. № 141. Франкфурт-на-Майне. 1986, с. 233- Со ссылкой на Бонч-Бруевич М.Д. Вся власть Советам. М., 1964, с. 251.

^[4] Дневники Императора Николая П. М., 1991, с. 667.

^[5] Тихомиров А. Брестский мир 1918 г. и Беларусь // Белорусский журнал международного права и международных отношений. Минск, 1999, №2. http://www.cenunst.bsu.by/journal/1999.2/tikhomirov.shtml

^[6] Виктор Тополянский Три загадки 23 февраля. Праздник, который не в ладу с собой // Новое время. № 8. 25 февраля 2001. http:// www.newtimes.m/newtimes/artical.asp?n=8&art_id=679

^[7]  Екатеринодар—Краснодар. Два века города в датах, событиях, воспоминаниях. Материалы и летописи. Краснодар. 1993. с. 447.