Желтые традиции

Нападки прессы на Российское государство всегда были обусловлены не только политикой, но и интеллигентским мировоззрением.

«Ваше Превосходительство, я настоятельно просил бы Вас прекратить развозку по боевым позициям подарков от газеты «Биржевые ведомости». В октябре ко мне в штаб явились два молодых сотрудника этой газеты, господа Проппер и Гессен, и за 10 минут своего пребывания в штабной столовой, где им был предложен чай, успели объяснить, что в Германии в действительности никакого недостатка ни в чем не ощущается и не будет ощущаться, но наше правительство периодически заставляет газеты лгать на этот счет. Про внутреннее же состояние России и про то, что творится по их выражению, «в сферах», они частью намеками, частью фразами, выражающими сожаление «о бедной нашей родине», наговорили таких возмутительных вещей, что я вынужден был объявить, что буду сам сопутствовать им по позиции, а затем не отпускал их от себя ни на шаг до отъезда из дивизии».

Ставка Верховного Главнокомандования оставила этот рапорт начальника 19-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Нечволодова без внимания. На дворе стоял конец 1916 года, и многие на Западном фронте уже начинали догадываться, что целенаправленная работа по разложению армии и развалу государства ведется отнюдь не только большевиками и анархистами. Между прочим, жестокая борьба всех государственных органов Российской империи с деятельностью подпольных революционных партий, призывавших к поражению России в бессмысленной мировой войне, продолжалась до самого конца этой империи. Это была неравная, но в определенном смысле, честная битва. В то же время, имперское правительство не знало, как справиться с так называемым «Прогрессивным блоком», на словах занявшим «оборонческие» позиции, и открывшим с этих позиций сокрушительный огонь по всей государственной системе.

Когда делегата ЦК РСДРП(б) Льва Каменева и еще пятерых большевиков-депутатов Государственной думы, составивших антивоенное и антиправительственное воззвание к студентам, задержали в ноябре 1914 года на подпольной конференции под Петроградом, легальная оппозиционная печать единодушно поддержала суровый приговор суда: лишение депутатской неприкосновенности и вечная ссылка в Сибирь. Не прошло и года, и те же самые газеты взахлеб цитировали и обсуждали статью депутата и кадетского лидера Василия Маклакова «Трагическое положение». Россия сравнивалась в ней с автомобилем, несущемся «по крутой и узкой дороге», и вдруг «пассажир», то есть либеральная думская оппозиция, замечает, что «шофер» (Николай II и его правительство) «править не может», более того, он «безумен» и «направляет машину прямо в пропасть». Имеет ли право «пассажир» перехватить на полном ходу «руль» и повести машину «правильно»? Вопрос ставился лишь для того, чтобы сочувствующие читатели ответили на него утвердительно.

Подобные публикации, как и знаменитая думская речь Павла Милюкова «Глупость или измена?», как и грязная, ставившая своей целью максимально опорочить официальное руководство страны кампания по распространению слухов о «всевластии Гришки Распутина», вызывали неизменное удивление, а то возмущение в стане союзников России. Англичане и французы наперебой делали запросы царскому правительству: почему во время войны, в моменты напряжения всех сил антигерманской коалиции российская печать вдруг требует коренных реформ и свободы слова? Почему, невзирая на недостаток улик и явные подтасовки, в первые же месяцы войны под давлением либеральной прессы со своего поста со скандалом снимают и судят за шпионаж (!) военного министра Сухомлинова? Почему, наконец, газеты позволяют себе столь развязную критику работы русского Генерального штаба и командования отдельных фронтов, в процессе которой печатью беспечно выбалтываются совершенно секретные сведения? (Цензура в республиканской Франции была в то время настолько жестока, что о подробные отчеты о положении на французском фронте французы часто извлекали из приходивших во Францию с опозданием русских газет.)

Всему этому, разумеется, можно найти чисто политические объяснения. Сегодня ни для кого не секрет, что крупная российская буржуазия (как принято выражаться сегодня – «олигархия»), начиная с 1905 года, вела дело не только к ликвидации самодержавной монархии, но и к захвату своими ставленниками всех ключевых государственных постов. 1917 год показал, что, несмотря на все свои либеральные разглагольствования, лидеры парламентской оппозиции Милюков и Гучков неуклонно вели Россию к установлению сильного, почти диктаторского режима, ограничивавшего права всех слоев населения в пользу небольшой группы крупных промышленников и банкиров. Между прочим, поддерживавшая эту оппозицию пресса уже через несколько недель после Февральской революции сменила тон и стала требовать от самопровозглашенного Временного правительства наведения порядка, ужесточения политических репрессий и, вообще, максимально жесткого руководства. Насколько «пассажиры» оказались здесь способней «шофера», показала история.

Но у всей этой бессовестной газетной возни есть и более серьезная, неполитическая подоплека. Редакторы и сотрудники большинства либеральных изданий с охотой взялись за проведение антигосударственной клеветнической компании не в последнюю очередь потому, что и, в самом деле, не любили и презирали Россию. Это презрение уже в начале ХХ века имело глубокие идеологические и социальные корни. «Идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство, ее отчуждение от государства и враждебность к нему», – писал в 1909 году в сборнике «Вехи» бывший «легальный марксист» Петр Струве. «Эти люди ненавидят Россию, так сказать, натурально, физически: за климат, за поля, за леса, за порядки, за освобождение мужика, за русскую историю, одним словом, за все!» – утверждал Достоевский.

Преувеличение? Художественная гипербола? А вот прочтите-ка этот пассаж.

«В России своего Форда не было. Были Менделеев, изобретший периодическую систему элементов и сорокаградусную водку, Павлов с его опытами на собаках и открытием условных рефлексов, Вернадский с ноосферой, Циолковский с ракетами, но все как-то надземно, как-то малопрагматично, кроме менделеевской водки, пожалуй. Еще были Сталин с Берией; последний ездил на западных машинах и озабочен был не автомобилестроением, а как бы украсть у Америки секрет атомной бомбы. И украл…

Одного в России так и не научились: строить дороги и по ним ездить на собственного производства автомобилях. Не движется и не работает многое другое. Сами собой разваливаются новые жилые дома, тонут танкеры и подводные лодки, падают самолеты, взрываются шахты. Но – чудо! – при всем этом смертельном хаосе в соседний магазин исправно подвозят пиво "Клинское", молоко "Можайское" и пельмени "Дарья". И что уж вовсе невероятно – этими самыми пельменями вполне можно и не отравиться.

Кое-где выпекают хлеб, шьют трусы, валяют валенки, иногда приходит автобус, вполне можно по телефону вызвать такси, и через часа два оно приедет! Иногда ходит лифт, недоломанный вашими соседями-тинейджерами. Участковый милиционер подчас вежлив. И вот что самое отрадное: вы вполне можете выхлопотать визу, скажем, в Гонолулу и подышать деньков десять чужестранным воздухом, расслабившись, не бегая то и дело в ванную проверить: дали или нет горячую воду, не вырубился ли свет и не взорвался ли газ».

Это не Жванецкий, не Задорнов, не Владимир Войнович, не текст передачи радио «Свобода», это отрывок очередной статьи не так давно помещенной в одной из самых респектабельных российских общенациональных газет. Так что, традиции Маклакова и K° по-прежнему живы.