Светская культура как фактор православной миссии в современной России

Сегодня вопрос общественного единения, поиска стратегического согласия в ключевых общественных ценностях и целях – далеко не праздный и не абстрактно-теоретический. В том внутреннем и внешнем кризисе, в котором оказалась Россия в конце ХХ века, это становится буквально делом жизни и смерти. И, если мы сейчас не подойдем к делу максимально ответственно, духовно-рассудительно и научно-обоснованно, то времени на следующую «попытку» национальной интеграции и возрождения у нас уже не останется.

В этой связи одним из важнейших вопросов нашей жизни выступает сегодня отношение общества к религиозным ценностям и идеям. Как писал в своей последней статье замечательный русский мыслитель А.С. Панарин, «К народам, преданным светской идеологией прогресса и светскими элитами, надежда может прийти только со стороны их великих традиционных религий – они не выдадут»^[1]. Для России такой религией является, прежде всего, православное христианство, в прошлом не раз становившееся решающим фактором национального объединения и преодоления острейших кризисов в жизни народа и государства.

Для нынешнего периода российской истории характерно то, что предельная острота объективной потребности общества в обретении духовной, идейной опоры и в «возвращении памяти» совпала с выходом из социально-культурного гетто и возобновлением активной миссионерской деятельности Православной Церкви. По этой причине, казалось бы, что церковные и общественные интересы совпадают в максимальной степени, и не раз испытанная схема активизации национального самосознания через религию в этой ситуации должна сработать.

Тем не менее, в отношениях между религией и обществом сегодня «что-то не получается, что-то прокручивается»^[2]. С одной стороны, согласно данным многих социологических исследований, отношение к религии и – в особенности – к православию в массовом сознании весьма благожелательное^[3]. Однако другой стороной этого отношения, которая также неизменно фиксируется исследованиями, является массовая отстраненность людей – даже тех, кто относит себя к верующим, – от религиозной жизни. Иными словами, одобряя религию, мы как-то не торопимся практически вводить ее в свою жизнь, а религиозная активность в обществе сегодня относится скорее к категории исключительных явлений.

В этой связи возможны различные версии объяснения происходящего. Согласно одной из них, причиной такой «теплохладности» современного общества в отношении к религии – даже наиболее традиционной и авторитетной – является секуляризация, обмирщение общественных отношений. В модернизированном мире человека нашего времени просто не остается места для традиционной религиозной жизни. Темпы, ритмы и весь его жизненный стиль исключают или, по меньшей мере, существенно затрудняют «бытие в религии», несущее на себе родовую печать традиционного общества.

 Другая версия делает акцент на кардинальном различии идейно-мировоззренческих планов: современное сознание характеризуется десакрализацией и рационализацией, что противоречит основополагающим установкам религиозного менталитета.  В соответствии с третьей версией, идущей от радикальных религиозных представлений, этот факт объясняется тем, сто современный мир отпал от Бога и противопоставил себя Ему.

Все указанные интерпретации содержат большую или меньшую долю истины. Тем не менее, нам представляется, что ни одна из них не свободна от противоречий, которые она не может объяснить. Так, жизненный уклад большинства из нас по современным меркам вполне традиционен, а общепринятые нравственные устои, несмотря на все социальные катастрофы конца XX века, во многом совпадают с теми, которые вытекают из религиозных установлений. Наше время, как и прежние эпохи, дает немало примеров успешного сочетания людьми религиозных и «современных», в частности, научных воззрений. Атеизм сегодня, по данным социологических опросов, принимается сравнительно немногими, а антирелигиозные и антицерковные настроения малопопулярны даже среди атеистов^[4]. Наконец, концепция окончательного «отпадения» мира от Создателя не вполне согласуется с безусловно наличествующими и активно идущими в этом мире процессами религиозного возрождения.

 На наш взгляд, корни сложившейся ситуации, равно как и объяснение самих приведенных выше концепций кроются в том, что в современном мире на отношения между обществом и религией воздействует принципиально новый фактор – светская культура. В данной связи сами эти отношения приобретают характер взаимодействия в жизни социума светских и религиозных культурных традиций. Это ставит перед социологией религии задачу исследования и выявления закономерностей данного процесса.

Мы исходим из того, что как светская, так и религиозная культура характеризуется как системная целостность, которой свойственна известная автономия, своя структура и логика развития. Каждая из них обладает свойствами репрезентативной культуры, т.е. свойством «активно разделяться людьми либо пользоваться их пассивным признанием»^[5]. Наконец, и та и другая подчиняется общим закономерностям самоорганизации, т.е. представляет собой спонтанно изменяющуюся во времени структуру-процесс, нелинейно реагирующую на те или иные воздействия извне.

Теперь следует определиться с ключевыми понятиями. Религиозная культура, по большому счету – это все те символы, представления, вещи, практики и нормы, которые непосредственно связаны с сакральным отношением той или иной религии. Их основная функция и назначение – «обслуживание» этого отношения, его уточнение, раскрытие, распространение и закрепление в головах и сердцах людей.

Светская культура – это, соответственно, символы, представления, вещи, практики и нормы, не связанные непосредственно с религиозным сакральным отношением, не имеющие своей основной функцией его «обслуживание». Функционально она вытекает из необходимости осмысления конкретных частных сторон и аспектов человеческой жизнедеятельности в их автономном существовании.

Характерной объективной реалией современной жизни является взаимная обособленность религиозной (в том числе, православной) и светской ветвей нашей национальной культуры. Их кардинальное обособление друг от друга инициировалось в России петровскими преобразованиями и продолжалось в течение трех столетий. Сегодня в их отношениях наметилась тенденция схождения, инициатором и активной стороной которого является Церковь.

Однако, хотя религиозная и светская традиции, на наш взгляд, не утратили своего генетического и во многом духовного единства, все же расхождение между ними зашло достаточно далеко, и этого мы обычно недооцениваем. Образно говоря, сегодня, для того чтобы вступить в тесные взаимоотношения, им сначала надо заново познакомиться и лучше понять друг друга и самих себя.

Проблема общественной консолидации вокруг традиционных религиозных ценностей, таким образом, оборачивается проблемой синтеза религиозных и светских культурных паттернов, «информационно регулирующих» жизнь социума. По этому поводу ныне существуют две полярные точки зрения. Согласно одной из них, такой синтез сегодня невозможен либо маловероятен. В соответствии с другой, он возможен и уже идет полным ходом. Оба взгляда имеют под собой объективные основания, и задача социолога религии – выявить и беспристрастно оценить их.

Основным фактором, затрудняющим сближение в современном обществе светской и религиозной культур, является т.н. асимметрия репрезентативности. Это означает различный «удельный вес» той и другой в реальном общественном сознании и разную меру их непосредственного влияния на образ жизни и образ мыслей людей. Данное соотношение в наши дни сложилось не в пользу религиозной культуры, в том числе, к сожалению, и православной. Следует признать, что сегодня она воспринимается многими, воспитанными в светской культуре, «извне», как некоторая культурно-историческая экзотика. И для того, чтобы реально войти в смысловое, идейное пространство православной культуры, светский человек должен заново открыть ее для себя, найти ее «точки соприкосновения» с той традицией, в которой он воспитан, и попутно преодолеть множество предрассудков, позиционирующих религию и Церковь как несовместимые с этой традицией (и наоборот).

С другой стороны, фактором, открывающим возможность совмещения религиозной и светской культур, является асимметричность их структуры и содержания. Она связана с тем, что в основе религиозного и светского типов культуры лежат разные принципы. Эти принципы вытекают из функционального предназначения той и другой культуры. Первая призвана ориентировать человека в духовном мире, вторая – на земле. Поэтому религиозная и светская культура соотносятся между собой не так, как соотносились бы две религиозные или две светские культуры. Они располагаются как бы в разных плоскостях, в пересекающихся смысловых пространствах, и поэтому теоретически они вполне совместимы и сочетаемы одним и тем же человеком или общностью людей. Практически же их совместимость зависит от ряда факторов, среди которых следует назвать историко-генетическое родство культур, комплиментарность их идеалов и стереотипов, отношение к «миру» в соответствующей религии и отношение к религии в светской культуре.

Таким образом, противоречие между «оптимистической» и «пессимистической» позициями в вопросе синтеза двух ветвей культуры мы склонны разрешать следующим образом. Вопрос о принципиальной совместимости ценностей, представлений и жизненных императивов светской и религиозно-православной культур – во всяком случае, там, где последняя исторически является традиционной, как это имеет место в России, на наш взгляд, не стоит. Но вот вопрос об их «технической» совместимости сегодня актуален.

В этой связи одна из важнейших проблем православной миссии и церковно-общественного взаимодействия в целом лежит в сфере «культурной экологии», под которой мы здесь понимаем сохранение целостности и устойчивости культурного организма и не-препятствование его естественному развитию. Это относится как к самой православной, так и к светской культуре. Провоцирование «аварийного режима» в функционировании культурной системы, приводящее к сбоям в работе ее диалоговых механизмов, способно привести не только к упрощению и деградации самой этой системы, но и к общественным катаклизмам. В результате культурный организм вместо нормальных органов диалогического общения с другим подобным организмом начинает порождать структуры-«мутанты», представляющие собой гибридные образования из его собственных элементов и более или менее плохо адаптированных элементов культуры-контрагента. Этот сомнительный синтез оборачивается поляризацией и даже расколом самих взаимодействующих культур, порождая в результате не мир и единство, а новые очаги разделения уже внутри каждой из этих культур по идеологическому принципу.

Исходя из этого, в практике светско-религиозного взаимодействия недопустимо ущемление ценностей ни одной из взаимодействующих культур. На это культурный организм реагирует незамедлительным включением «аварийного режима» самосохранения, инициируя появление агрессивных идеологий фундаменталистского толка. Поэтому любые попытки внедрения паттернов одной культуры без их предварительной адаптации, всестороннего осмысления и «вживления» их в исходные категории другой культуры чреваты культурным конфликтом. Он может быть непосредственным или латентным, «отсроченным». В первом случае такой конфликт будет напоминать бурную реакцию взрыва, во втором – мину замедленного действия. Но в любом случае он будет препятствовать нормальному диалогу и процессам естественного синтеза культур, которые, даже при самых благоприятных условиях, требуют времени и исторической ответственности включенных в них людей.

В данной связи весьма красноречив и показателен пример с бурными коллизиями вокруг предмета «Основы и ценности православия» и теологических дисциплин в вузах. В свете религиозно-светского взаимодействия данные события выглядят следующим образом. Провозгласив лозунг религиозного просвещения светской школы, Церковь тем самым предприняла мощную культурно-диалогическую инициативу.  Но, к сожалению, религиозно неграмотными действиями посредников (функционеров сферы образования), сочетающимися с очень плохой пиаровской подготовкой акции, эта инициатива была фактически провалена. Сыграла свою роль и явно недостаточная адаптация религиозных предметов к ценностям и нормам светской культуры (в данном случае – к ценностям и нормам традиционного российского светского образования), которой на первом этапе сближения культур следовало уделить особое внимание. И, хотя методом «проб и ошибок» в конечном итоге был нащупан взаимоприемлемый с религиозной и светской точек зрения вариант, принятие соответствующего решения было задержано, а главное – активизировались фундаменталистские настроения в секулярной части светской культуры^[6]. В результате в Москве и в ряде регионов продвижение православной культуры в школы оказалось существенно затруднено. Вместо развития мирного и взаимно заинтересованного диалога Церкви и образования мы получили всплеск конфронтации, который, даже если он не получит в дальнейшем широкого резонанса, все же никак не может быть отнесен к факторам, способствующим взаимному сближению православного и светского миропонимания.

К чему приводит светская агрессия против религии, мы уяснили достаточно хорошо. Культурное отторжение, гонения и социальная изоляция Церкви уже обошлись нашему обществу очень дорогой ценой. Теперь нам следует осознать, что и светская культура также представляет собой весьма тонкий и сложный организм, неоднозначно реагирующий на различные воздействия извне. И ее проблемы не менее актуальны для нас, поскольку, хотим мы того или нет, но именно она образует основу нашего мировосприятия и непосредственно влияет на наш образ жизни и образ мыслей.

Религия же, хотим мы того или нет, воспринимается современным человеком, как правило, не непосредственно, а опосредованно, через призму первичных для него светских мыслеформ. Нам следует отдавать себе отчет в том, что просто «вынуть» их из головы и сердца и заменить готовыми православными мыслеформами невозможно. Преображение же их в свете религиозных истин и принципов – дело достаточно долгого времени и серьезной работы человека над собой.

Духовная жизнь христианина есть не что иное, как вечное становление таковым. И в православной традиции она предполагает не волевое насильственное вытеснение прежнего содержания ума и сердца и замену его неким новым, «уже готовым» содержанием, но именно свободное и творческое преображение, очищение и обновление имеющегося, и развитие того лучшего, что есть в нем самом.

^{[1] Панарин А.С. Россия в социокультурном пространстве «Запад – Восток» // Человек и современный мир.– М.: ИНФРА-М, 2002.- С. 85.}

^{[2] Цит. по: Панков А.А., Подшивалкина В.И. Проблема воспроизводства религиозного сознания в посттоталитарном обществе // Социологические исследования.– 1995.– № 11.– С. 99.}

^{[3] См., напр.: Пейкова З. Отношение российского населения к православию в конце XX века (по материалам социологических исследований) // Миссионерское обозрение.– 2001.– № 3.– С. 8-9; Русской Православной церкви доверяют 73% россиян}

^{[4] См.: Фурман Д.Е., Каариайнен К. Религиозная стабилизация. Отношение к религии в современной России // Свободная мысль – XXI. Теоретический и политический журнал.– 2003.– № 7.–  С. 19.}

^{[5] Tenbruck F.H. Reprasentative Kultur // Sozialstruktur und Kultur / Hrsg. von H. Haferkamp. – Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1990. – S. 29.}

^{[6] См., напр.: Обращение Инициативной группы "Общее действие" к Министру образования РФ}